Быть дворянкой. Жизнь высшего светского общества - Вера Желиховская

Лёля взобралась на пень и распевала какую-то песню, с разными руладами, размахивая руками и обращаясь к нам, будто актриса к зрителям. Надя старалась какой-то палкой с крючком на конце зацепить и сорвать лилию; а я, любуясь на гусиную семью, вдруг сказала:

— Как бы я хотела, чтоб и маленькие гуси спустились в воду!

— Ну что ж! Их сейчас можно согнать, — сказала сестра, спрыгнув с пня на землю и нагибаясь за камешком.

— Ах! Нет, — остановила я ее за руку, — не бросай камнями, пожалуйста! Еще попадешь в гусенка.

— Вот еще глупости! Нежности какие!.. Я их сейчас прогоню с островка.

— А вдруг они еще не умеют плавать? Вдруг они утонут? — кричала я в ужасном беспокойстве.

— Гуси-то? — расхохотались надо мной тетя Надя и Лёля и начали кричать, спугивая гусей, махать палкой и бросать в них чем попало.

Гуси всполошились. Мать, присевшая было отдохнуть на солнышке, беспокойно поднялась и, озираясь, гоготала, сзывая своих детей, которые, толкаясь и бросаясь в разные стороны, спешили за нею в пруд, кувыркаясь и клюя носиками воду. Гусь, не обращая никакого внимания на догонявшую его встревоженную семью, поплыл быстрее к другому берегу.

«Заросший пруд». Художник В. Поленов. 1879 г.

Один маленький гусенок все отставал, жалобно пища и напрасно стараясь догнать уплывавшую мать…

— Оставь! Оставь, пожалуйста! — уговаривала я, хватая Лёлю за руки. — Ведь уж они в воде! Ведь уж плывут!.. Оставьте же! Зачем еще бросать?

Но Надя с Лёлей не унимались. Не слушая меня, одна из них схватила с земли большую палку и пустила ее вслед уплывавшим гусям.

Те метнулись с громким криком в разные стороны; большие даже взмахнули сильными крыльями и полетели, но гусыня сейчас же снова тяжело опустилась на воду, собирая и подгоняя своих перепуганных; детей. Один гусь только, поджав ноги и распустив широко крылья, продолжал лететь прямо к шалашу, которого мы совсем не заметили. Наконец вся птичья семья добралась до земли. Переваливаясь, с громким криком все стадо пустилось бежать к тому же шалашику… На взбаламученной воде, расходившейся кругами и рябью, остался только один маленький гусенок, что давеча все отставал, но только теперь он уж не плыл, а, повернувшись беленьким брюшком вверх, неподвижно качался на воде…

Увидав, что они наделали, Надя с Лёлей беспокойно переглянулись; а я закричала и залилась слезами.

— Убили! Вы его убили! — неутешно повторяла я. — Злые! Гадкие!.. Я говорила вам!..

— Молчи! Говорят тебе — молчи! — унимали они мои крики. — Уйдемте поскорее!.. Вон женщина идет сюда из шалаша. Скорее! Это сторожиха!..

И они бросились бежать.

Я взглянула и увидала быстро шедшую к нам женщину с очень сердитым лицом. Забыв слезы, я бросилась вслед за ними; а женщина, увидав убитого гусенка, тоже побежала за нами вдогонку.

— Ах, вы, негодные девчонки! — кричала она нам вслед. — Бесстыдницы! Гусенка убили. Бросать каменьем в чужую птицу!.. Вот я вас!

И женщина, преследуя нас, не переставала кричать и браниться до самой рощи.

Мы бежали. Надя и Лёля с громким смехом впереди; я — сзади, отстав, как давешний гусенок, с ужасом прислушиваясь к топоту за мной и ожидая, что вот-вот поймает меня эта страшная женщина…

Но, слава Богу, — вот и дача. Мы стремглав, едва переводя дух, повернули в аллею.

— Ишь улепетывают! Хороши барышни! Озорницы эдакие!.. — раздавалось за мною. — Вот догоню я вас, стойте!.. Я вам задам!

Вдруг женщина в недоумении остановилась, увидав, что мы бежим к балкону, где в ожидании обеда собрались все наши.

— Ишь их! — укоризненно пробормотала она. — А еще губернаторские!..

Она повернула и пошла назад, тяжело отпыхиваясь.

Мы вбежали на крыльцо. Надя села на ступеньки, едва переводя дух от усталости и смеха; Лёля вбежала на балкон, подпрыгнула и с хохотом повисла на шее тети Кати; а я бросилась к вечной своей заступнице — бабочке.

— Что с вами, дети?.. Чего вы испугались? — спрашивали нас.

— Да Вера на бахче гусенка убила! — закричала Лёля.

— Ах! — успела я только ахнуть в негодовании.

— Неправда! — вскричала тетя Надя. — Ну зачем ты, Лёля, глупости говоришь и неправду? Не Верочка убила — а мы.

И Надя рассказала все, как было.

— Фу, срам какой! Ну не стыдно ли вам так вести себя? — сказала бабушка.

— Ничего не делают! Не учатся совсем они теперь, — заметил дедушка, прохаживаясь по балкону. — Этого мало, что они с Антонией Христиановной занимаются: надо, чтоб к ним сюда из города ездили учителя. А то они совсем исшалились. Надя большая уж, чуть не взрослая девушка, а тоже не прочь с племянницами колобродить!.. Не стыдно ли, сударыня?..

Надя, не отвечая ни слова, встала и ушла. Она очень не любила, когда ей делали замечания. Лёля присмирела, усевшись у ног тети Кати, с улыбкой разглаживавшей ее серебристые, курчавые, как у барана, волосы, которые сейчас же топорщились, вздымаясь из-под тетиной маленькой ручки.

— Это, верно, сторожихины гуси, — сказала бабочка, — с бахчи?.. Надо ей заплатить за гусенка… Большой он, Верочка?

— Нет, крошечный! Такой бедненький, маленький!.. Все отставал… Я говорила, что они убьют его, — они не слушались. Так мне его жалко! — говорила я, снова чуть не плача.

— Ах ты, мышка, мышка черноглазая! — взял меня дедушка за подбородок. — Чуть ли ты не умнее старшей сестрицы и тетушки своей, а?..

— Еще бы! Конечно, умней! — смеясь, подтвердила моя добрая, дорогая бабочка с такой уверенностью, будто это и в самом деле была правда.

С этих-то пор я и не хотела больше гулять с Лёлей и Надей, а всегда ходила с большими или тихонько убегала совсем одна. Это тоже было нехорошо. Хотя роща наша была, как сад, со всех сторон закрыта, но пятилетнего ребенка мало ли что может напугать!.. Сейчас расскажу вам, какого я раз набралась страху в моей любимой роще.

Случилось это в начале лета. Няня Наста была не совсем здорова, и потому ко мне временно приставили для игр и прогулок молодую горничную Парашу. В одно утро мы с нею в палисаднике играли в городки! Она ломала ветки белой и лиловой сирени и, втыкая их в землю, делала аллеи; из щепочек и колышков мы строили дома; из кусочков стекла, обложенных землею, устраивали пруды и колодцы, из прутиков выводили заборы и ворота. Таким образом у нас росли целые города, по которым мы водили гулять моих кукол.

Вдруг Жучка, лежавшая неподалеку, свернувшись клубочком, подняла голову и, насторожив уши, зарычала.