Звезды сделаны из нас - Тори Ру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оживает телефон, но я сбрасываю звонки. Шум дождя сливается с шумом в ушах, рыдания раздирают горло, пальцы дрожат, я падаю в пропасть и вот-вот разобьюсь.
Отчаяние, просверлившее в груди дыру, внезапно отключается, боль понемногу стихает, и душу заполняет холодная ярость.
Я закончу тем, с чего начала.
Докажу ему, что у меня тоже есть жизнь. И есть парень.
Нахожу видео сегодняшней репетиции, бесстрастно наблюдаю за танцем парочки на тускло освещенной сцене, их коротким поцелуем и замешательством розоволосой девчонки.
Морщась, скриню момент поцелуя, где Артем выглядит особенно убедительным, а я — увлеченной, увеличиваю кадр и бросаю в диалог с Глебом.
«Хорошего вечера».
Глава 33. Глеб
— Почему ты не встаёшь? — откинув одеяло, мама требовательно трясёт меня за плечо. — Ещё пять минут проваляешься, опоздаешь в школу!
— Я не пойду, — не раскрывая глаз, я ныряю под подушку.
— Как так? — ахает она и, сняв подушку с моей головы, трогает лоб. — Температуры нет.
— Есть, — шепчу я. — Ещё какая.
— Кончай придуриваться, — её тёплая и сухая ладонь прижимается к щеке, потом к шее. — Я чувствую, что всё в порядке. Поднимайся.
— Мне плохо, — упрямо говорю я и, раскрыв глаза, смотрю на её рассерженное лицо. — Мне очень плохо!
— В каком месте тебе плохо?
— Везде. Я никуда не пойду. Не хочу и не могу.
Она выглядит растерянной и несколько секунд мнётся, словно собираясь спросить, что случилось. Но вместо этого лишь бросает с тяжёлым вздохом «Ладно» и отдаёт подушку.
Я рад, что она не стала ничего спрашивать, потому что всё равно не смог бы объяснить. Мама уходит и возвращается с градусником.
— Померь всё же. А потом напиши мне. Но не звони. Я отключу звук.
Через пять минут входная дверь за ней захлопывается, и я силюсь заснуть, но уже не могу. В голову лезет всякая ахинея, от которой не мог избавиться всю ночь, задремав лишь под утро.
Чувствую себя не просто разбитым, а раздавленным, как сырое яйцо, тягучее содержимое которого вытекает из треснувшей скорлупы. Меня тошнит и знобит, но мама права, температуры нет.
Под столом валяется телефон. Вчера я со злости шибанул его о стену, но поднимать не стал. Хорошо бы он раздолбался, иначе меня обязательно потянет снова смотреть эту тошниловку. Другими словами назвать фотку, которую прислала Неля, я не могу.
Нет, я знаю, что месть, за то, что вместо запланированного разговора я пошёл к Титову, за то, что пил и так по-дурацки разговаривал с ней, за слова Румянцевой и поцелуй, я заслужил. И Неля совершенно права, ткнув меня носом в мои же косяки, потому что облажался я со всех сторон. Однако она не понимала одного. То, чем она пыталась меня подстебнуть, для меня вовсе не стёб. И, если бы я успел сказать ей вчера всё, что собирался, скорей всего она бы так не поступила, но я был и остаюсь для неё всего лишь сетевым другом, чувства которого попросту не берутся в расчёт. Откуда ей знать, что я дошёл до такого?
Нехотя поднимаюсь и тащусь в душ. После нагретой постели кожа тут же покрывается мурашками, изнутри пробирает озноб. Голова тяжёлая, а во рту вкус прелых яблок.
Убеждаю себя, что так ощущается похмелье, но не уверен.
Мне хочется то ли разрыдаться, то ли умереть. Стою упершись обеими руками в кафельную стену, а по спине стекают потоки воды. Таким несчастным я не чувствовал себя, наверное, никогда. Я отлично умею давать отпор и зализываю раны без особых драм, я научился жить с обречённостью и спокойно сношу несправедливость, но совладать с бешеным штормом нахлынувших чувств никак не могу. Вода скапливается возле голых ступней и мне кажется, что закручиваясь водоворотом, я утекаю вместе с ней через сливное отверстие в бесконечную канализационную черноту.
Я не имею права обижаться на Нелю и предъявлять на неё права тоже. Их у меня нет и не было. Она мне ничего не обещала. Её жизнь и моя — две абсолютно разные точки во Вселенной. Объяснить это себе я способен и даже в состоянии принять, но освободиться от тепла и нежности, от страстной потребности в её внимании, от горячих снов с поцелуями, от звука её голоса и неизменного присутствия рядом: в компьютере или телефоне, словно она уже часть меня, а я часть её, ведь я тоже всегда у неё под рукой, не получается.
Представляю её себе всю: от кончиков светло-розовых волос до голых ступней, которые я бессовестно разглядывал, когда в один из наших разговоров она полезла под диван, чтобы вытащить закатившуюся игрушку племянника. Перед глазами тонкая, облегающая грудь маечка и широкая умопомрачительная улыбка, гладкие округлые плечи и взгляд, в котором я добровольно и блаженно тону.
Тело моё, согревшись, горит, сердце рвётся на части, а беспощадное воображение подкидывает всё новые и новые картинки. Одна прекраснее другой.
Третья истина буддизма утверждает, что избавиться от страданий возможно лишь посредством избавления от желаний. Но как?! Как от них избавиться?
Телефон всё же не сдох. Достав его из-под стола, первым делом открываю профиль Нелли и, едва не поддавшись соблазну, снова взглянуть на то фото, быстро отыскиваю перечёркнутый красный кружок и устанавливаю блокировку пользователя. Никаких объяснений не будет. Иначе я совсем расклеюсь и выложу ей всё, а она не должна винить себя и оправдываться, пусть лучше уж считает меня отбитым придурком, так ей будет проще принять исчезновение удобного портативного друга. Нет, я не собираюсь, громко хлопнув дверью, пропадать навсегда, но мне нужно время, чтобы победив себя, вернуться к ней через месяц или два, спокойным, мудрым, смирившимся и избавившимся от желаний. Но пока во мне всё бушует, я просто не имею права мучить её собой.
Лежу в кровати до самого вечера, пока серые тени не затягивают потолок и не начинается проливной дождь. Мама приходит домой, включает в коридоре свет и, ругаясь на погоду, заглядывает ко мне.
— Спишь?
— Угу.
— Ты не написал про температуру.
— Я спал.
— Весь день?
— Угу.
— А я по дороге вашу математичку встретила, она спрашивала про тебя. Ты даже не ел?
