Фармацевт - Родриго Кортес

– Да! За ничтожные мгновения человек, отмеченный милостью Дурги, заново проживает свою жизнь во всей её полноте, время перестаёт существовать для него. Осознаёт, в чём он шёл против воли богини. И встаёт на правильный путь. Исправляется. После чего сливается с богиней.

– Но лишь в иллюзии?! – жадно спросил Стэнфорд. – Осознаёт и исправляется лишь в иллюзии, за те самые мгновения? Не в реальности?

– А что в нашей жизни не иллюзия, молодой сагиб? – По лицу гойсана Баралти Сина скользнула лёгкая тень усмешки. – Я лишь твоя иллюзия, а ты – моя. Весь вопрос лишь в том, какие иллюзии предстают перед нами. Реальность? Но кто сказал тебе, что реальность существует независимо от нас?

«Верно! – мысленно согласился со старым отшельником Ричард. – Мой гекатин прекрасно подтверждает этот тезис. Но если так…»

– Когда-то Кали указывала своим служительницам тех, кто достоин её внимания, – задумчиво произнёс старый индус. – Не милости, сагиб, а внимания, это очень разные вещи! И если такие люди хотели слиться с богиней, им предоставлялась такая возможность. Единственная попытка. Я бы хотел попытаться, но… Но с тех пор прошло много лет, мир изменился, и секрет молока Кали утрачен.

– Молока Кали?

– Да. Это был особый напиток. Знаешь, почему попытка была единственной? Ищущие просветления получали его из рук жриц Дурги в потаённых храмах богини, после долгих испытаний, бдений, поста. Достойным он нёс высочайшее наслаждение, сравниться с которым не могло ничто. Недостойным – чудовищные мучения. И…

– И всем – смерть? – взволнованно перебил догадавшийся Дик. – И достойным, и нет?

– Всем. Но разве это большая цена за возможность познать себя до конца? Что смерть? Мгновение, не более.

«Вот ведь как, – потрясённо думал Стэнфорд. – Таинственное снадобье Горного Старца. Загадочное молоко богини Кали. Постижение божества, слияние с ним, осознание высшей воли. И смерть, как расплата. Жизнь, как залог и реинкарнация смерти. И наоборот».

– Неужели, байраги Баралти, – голос Ричарда перехватило от волнения, – не осталось никого, кто бы знал состав молока Кали, напитка, который жрицы давали жаждущим испытания?

– Я не знаю состава, молодой сагиб, – грустно промолвил отшельник. – Иначе испытал бы его на себе. Я же вижу, ты не обычный билайт, ангрези. В тебе слышен голос нашей крови. Ты ведь тоже жаждал бы этого? Испытания?

«Ну нет! – Ричарда передёрнуло. – Только не на себе. Мне ещё рановато сливаться с божеством. Но сама идея… Что-то в ней есть до жути похожее на мою мечту о панацее. Билайтами местные жители пренебрежительно именуют всех «европейских варваров», особенно англичан. Ангрези – англичанин. У старика хорошее чутьё. Моя несчастная мать была родом из этих мест, из Западной Бенгалии».

– Хочешь лист бетеля? – спросил Стэнфорда отшельник, указав на небольшую плетёную корзиночку с тёмно-зелёными кожистыми листьями, немного похожими на вишнёвые. – Угощайся. Мой наставник говорил мне, что сок бетеля и ареки тоже входили в состав молока великой богини.

Стэнфорд знал, что такое бетель. По-другому этот лёгкий наркотик называется «пан», он очень распространён в северной Индии и Афганистане. Листья бетеля жуют, завернув в них семена арековой пальмы и маленький кусочек извести.

Стэнфорд посмотрел на тёмно-зелёный лист, привычно проник мысленным взором внутрь его структуры, отсеял общее для всех растений. Что в составе бетеля могло войти в молоко богини Кали, дарующее блаженство и несущее смерть?

Ага, пожалуй, вот это! Похожая на жалюзи плетёнка из плоских полос с металлическим блеском. Слегка отдаёт лиловым. Плетёнка плавно изгибалась, точно под ней шевелилось нечто живое. Надо же, какой сюрприз преподнёс ему бетель, его действующее вещество заслуживает самого пристального изучения. Что, если прислушаться к внутренней музыке этих полосок? Вот: как будто кто-то несильно ударяет серебряным молоточком одновременно по трём полоскам плетёнки. А теперь – ещё по трём. Первая, третья и пятая ступени диатонической гаммы. До минор, тоническое трезвучие.

Дик представил себе, как он сворачивает серебристую плёнку в фигурную трубочку, добавляет к трезвучию ещё один полутон и переводит в фа минор. Технически это должно оказаться не слишком трудным… И тогда изменённая плетёнка из листьев бетеля идеально ложится в ложбинку завитка, который он увидел среди элементов орнамента мечети Биби-Ханум. Два кусочка будущей мозаики, его панацеи, которые подходят друг к другу, точно ключ к замку. Превосходно, именно то, что требуется! Нужно будет отправить несколько фунтов сушёных листьев бетеля в Лондон.

Стэнфорд довольно улыбнулся: хорошо, что он проявил настойчивость и посетил старого гойсана. Ещё один компонент будущего суперсредства, вожделенной панацеи, кажется, встал на место в сложной составной картинке, которая всё более чётко проступала из тумана. Но главное даже не это: сам разговор с индуистским аскетом и подвижником оказался очень интересным и полезным, будил новые мысли, позволявшие взглянуть на главную цель жизни Ричарда с несколько неожиданной стороны.

Переночевав в хижине отшельника, Ричард стал собираться в путь.

– Куда ты пойдёшь дальше, молодой сагиб? – спросил его Баралти Син. – Ты ищешь знаний и мудрости, и я вижу, что твой путь не закончен. Хоть, скажу тебе, по некоторым путям нужно ходить очень осторожно. А лучше бы вовсе не вступать на них. Но я понимаю: ты не остановишься…

Дик кивнул, удивившись про себя точности интуитивного понимания гойсана.

– Я хочу побывать в Бхотии. – Стэнфорд назвал Западный Тибет так, как называют его бенгальцы. – Мне нужно поговорить со служителями бодисатвы Будды.

Гойсан Баралти не удивился.

– Я могу помочь тебе. В трёх днях пути от бхотийского селения Джурмали, что меж горами Хан-Беринги и Крелхени, есть вихара. Она стоит в уединённой долине, отыскать её нелегко. Ты сумеешь найти это селение и вихару? Я знаю, что сумеешь.

– Попытаюсь, – ответил Ричард. Он знал, что вихарой называют буддийский монастырь. – В Бхотии я найму опытного проводника.

– Ахат Сульта Рат был моим наставником, когда я изучал учение Шакья-Муни, – задумчиво произнёс гойсан. – Ты не должен удивляться: я всегда стремился к постижению истины, а для этого нужно знать не только священные книги индуизма, но и многое другое. Я не стал приверженцем учения Будды, но не жалею о времени, проведённом в вихаре. Хоть истины я так и не постиг. Зато понял, что такое вообще вряд ли в человеческих силах…

Стэнфорд вовсе не был удивлён. Он знал, что адепты двух великих религий Востока – индуизма и буддизма – отличаются исключительной веротерпимостью и часто учатся друг у друга. Это не Европа, с резнёй альбигойцев, Варфоломеевской ночью и бесконечными религиозными войнами… Право, есть чему позавидовать! Ахатом же называли главу ламаистской вихары, своего рода настоятеля буддийского монастыря.

– Подожди меня недолго, – сказал гойсан. – Я хочу дать тебе одну вещь, молодой сагиб.