Когда собаки не лают. Путь криминалиста от смелых предположений до неопровержимых доказательств - Анджела Галлоп

Цифровые устройства способны предоставить невероятно полезные улики: кто с кем разговаривал, где человек находился в интересующий момент времени, где он бывал в последнее время, какие у него интересы, какие покупки он совершал и так далее. На записях с камер видеонаблюдения можно увидеть сам процесс совершения преступления либо то, как преступники приходят на место и покидают его. Порой это позволяет напрямую установить личность, а иногда помогает понять, где лучше всего искать образцы для традиционных видов анализа. Вместе с тем, подобно ДНК-экспертизе, здесь есть свои трудности. В цифровой криминалистике они связаны с огромными объемами данных, которые обычно приходится проверять, а также необходимыми для выполнения этой задачи временем и затратами. Урезания полицейских бюджетов, потребность в наличии достаточного количества людей с необходимой квалификацией для выполнения этой работы неизбежно накладывают на эти проверки ограничения, и на примере отдельных судебных процессов мы видели результаты пробелов в цифровых записях. Эти пробелы образуются либо из-за того, что информацию никто не искал, либо потому, что она не была предана огласке, и они способны перевернуть с ног на голову любое дело, подорвав доверие общественности как к криминалистике, так и к полиции/прокуратуре.

В наши дни ситуация усугубляется еще и сжатыми криминалистическими отчетами, введенными несколькими годами ранее. Задача состояла в том, чтобы превратить эти отчеты в краткое перечисление установленных фактов. Это должно было ускорить их составление, чтобы помочь следователям и прокурорам оценить доказательную силу улик и понять, насколько вероятно добиться от подозреваемого признания вины. Предполагалось, что нововведение повлечет за собой снижение затрат, бюрократии и проволочек в системе уголовного правосудия. Так появились два типа отчетов. Отчеты первого типа (SFR1), в которых излагается суть дела, зачастую составляются не криминалистами, в отличие от отчетов второго типа (SFR2), но в них лишь перечисляются обнаруженные доказательства без каких-либо комментариев по поводу контекста.

Когда к SFR1 претензий нет, он может использоваться в суде в качестве доказательств. Если же вопросы возникают, составляется SFR2. Тут-то и начинаются проблемы, так как может оказаться непросто – особенно далекому от науки человеку – понять, какие могут быть основания для того, чтобы оспорить отчет. Как недавно мне сказал один барристер, когда адвокаты не могут объяснить конкретные основания для оспаривания доказательств в SFR1, они не могут подавать заявку на необходимое финансирование. Поэтому обвинение зачастую с радостью довольствуется SFR1, где содержатся доказательства на основании криминалистической экспертизы, связанные, например, с образцом ДНК, требующие внимательного изучения в контексте рассматриваемого дела. В результате система, предположительно эффективная, зачастую порождает непонимание и общую путаницу, представляя реальный риск для уголовного правосудия.

Еще больше беспокойства вызывает произошедшее за последние годы значительное сокращение количества отправляемых на экспертизу предметов, падение цен на услуги экспертов на 30–40 %, а также то, что полиция все чаще выполняет криминалистическую работу своими силами в результате сокращения бюджета. Примерно за то же время объем внешнего рынка криминалистических услуг сократился с почти 200 миллионов фунтов примерно до 60. Эти факторы в сочетании с тем, что нужно выплачивать неустойку, когда не получается уложиться в зачастую невероятно сжатые сроки, растущей стоимостью аккредитации, а также необходимостью повышать зарплаты для удержания персонала привели к тому, что традиционные поставщики криминалистических услуг начали терпеть убытки или едва сводить концы с концами. Кроме того, поскольку многих криминалистов теперь нанимают учебные заведения, все может закончиться тем, что, успешно преподавая криминалистику, мы не сможем ею заниматься на практике. Неравномерное распределение тендеров (в прошлом году 75 % полицейской работы было выполнено по результатам тендерных торгов) плюс масштабные переносы работ между поставщиками по схеме «победитель получает все» отразились на стабильности и жизнеспособности всего рынка криминалистических услуг. Как следствие, некоторые компании и вовсе закрылись, в то время как другие отвернулись от полицейской работы. Так, один из трех основных поставщиков, оказавшись под угрозой банкротства, недавно был передан под внешнее управление с целью ликвидации. Полицейским управлениям, пользующимся его услугами, пришлось его спасать, пока не был найден новый инвестор. Остается только гадать, чем все это обернется в ближайшем будущем.

На фоне всего происходящего люди словно позабыли то, что криминалистика – крайне экономичный вспомогательный инструмент для раскрытия преступлений. Достаточно лишь рассмотреть некоторые громкие дела и сравнить стоимость всевозможных повторных расследований с расходами на услуги криминалистов, которые помогли их в итоге раскрыть. Также сюда следует добавить ту цену, которую пришлось заплатить людям, пережившим лишние годы страданий, прежде чем была поставлена окончательная точка.

Вместе с тем есть один по-настоящему важный вопрос, нуждающийся в ответе: приемлемо ли то, чтобы полиция одновременно занималась поимкой преступников и решала, какие именно предметы с места преступления, принадлежащие жертвам и подозреваемым, следует изучать и на предмет чего; проводила все необходимые анализы; а затем представляла суду беспристрастные, как предполагается, доказательства на основе результатов криминалистической экспертизы? Даже если это и не имеет особого значения в каком-то конкретном деле, всегда существует риск, что это может отрицательно сказаться на исходе. Кроме того, люди могут воспринимать это как конфликт интересов, а для большинства из них восприятие и есть реальность.

Один только выбор объектов для экспертизы может оказаться решающим для того, какие доказательства будут получены. Если искать только определенные вещи, именно они и будут найдены, и возникает риск превращения дел в пророчества. Так, помимо прочего в полиции особенно часто берутся за поиск, то есть исследование предметов на наличие улик, поскольку это кажется довольно простым занятием, не требующим никакого дорогостоящего оборудования. Вместе с тем это один из важнейших аспектов работы криминалистов, в том числе из-за того, что в ходе него улики могут быть найдены или потеряны, либо, не дай Бог, созданы, если никак не бороться с потенциальным загрязнением вещественных доказательств. Опасность усиливается еще больше, если закрывать глаза на контекст и сообщать лишь сухие результаты, не принимая во внимание отдельные обстоятельства дела.

Теперь мы гораздо больше понимаем про когнитивные искажения во многом благодаря работе доктора Итиэль Дрор и его коллег из института когнитивной нейробиологии при Университетском колледже Лондона. Говоря простыми словами, когнитивные искажения обычно случаются, когда какие-то детали полученных прежде знаний оказывают бессознательное влияние на чей-то мыслительный процесс и выводы, к которым человек в результате приходит. Их влияние продемонстрировали в серии экспериментов, когда экспертам по дактилоскопической экспертизе предоставляли отпечатки с места преступления и просили определить, совпадают ли они с отпечатками подозреваемого. Было обнаружено, что решение, принимаемое квалифицированными и опытными специалистами, зависело от того, признался ли подозреваемый в совершении вменяемого ему преступления. Даже один и тот же эксперт мог вынести разное решение в зависимости от того, какая ему была предоставлена информация. И мы определенно видели нечто подобное на практике. Так, например, в ходе расследования терактов в Мадриде ФБР «установила», что оставленный на сумке с детонирующими устройствами отпечаток принадлежал Брэндону Мейфилду, но вскоре после этого испанским властям удалось найти по отпечатку настоящего террориста – им оказался подданный Алжира. Предвзятость подтверждения – одна из разновидностей когнитивного искажения – назвали одним из факторов изначальной ошибки. Были похожие дела и позже. Кстати, другие эксперименты показали, что проблема когнитивного искажения касается в том числе и ДНК-экспертизы.