Первое дело слепого. Проект Ванга - Андрей Воронин

Дочитав до конца, он с усмешкой покачал головой и осторожно вернул блокнот на место. Стиль и орфография статьи, как и умственные способности автора, оставляли желать лучшего, однако информация была изложена в целом верно и с правильной эмоциональной окраской, разве что чересчур густой. Но это уже были мелочи, не имеющие никакого значения: сосед Баркана имел все основания предполагать, что данный опус никогда не будет опубликован.

Убедившись, что все в порядке, странный пациент районной больницы поселка Красная Горка бесшумно улегся на кровать и через минуту уже спал сном праведника.

Валерьян Модестович Кушнеров остановил машину перед калиткой больничного парка, выключил двигатель и затянул ручной тормоз нервным жестом неопытного водителя, постоянно боящегося что-нибудь перепутать или забыть и именно из-за этой своей боязни служащего источником смертельной угрозы для всех участников движения, и в первую очередь для себя самого. Водительский стаж Валерьяна Модестовича исчислялся уже десятью годами, однако пять последних из этих десяти лет он ездил на личном автомобиле исключительно в качестве пассажира. Владелец, директор и главный редактор газеты «Горожанин» был человеком занятым, ездить ему приходилось много; еще чаще автомобиль гоняли туда-сюда по нуждам редакции, так что, выбившись в издатели, ему волей-неволей пришлось нанять водителя. Кроме того, Кушнеров очень любил выпить; выпивка служила отличной смазкой во время многочисленных деловых переговоров и верным, испытанным средством для завязывания полезных связей и установления контактов, так что он уже не мог припомнить времени, когда был по-настоящему, совершенно, безупречно трезв. Коньячком от него попахивало постоянно – пусть слегка, но попахивало, – а инспекторы ДПС, даже если почти каждого из них ты знаешь чуть ли не с пеленок, пьянство за рулем не приветствуют. Права, может, и не отберут, но будут тормозить на каждом углу, чтоб не упустить случая сунуть в карман лишнюю копейку. Ну, и кому это надо? Кому угодно, только не Валерьяну Кушнерову!

Но сегодня случай был особый, можно сказать, чрезвычайный, и ввиду этой чрезвычайности Валерьян Модестович был трезв и самолично сидел за рулем своего подержанного белого микроавтобуса. И волнение, которое он испытывал, было лишь отчасти вызвано этим обстоятельством.

Кушнеров выбрался из кабины, с лязгом захлопнул дверь и направился к калитке, но на полпути спохватился, вернулся и запер машину. Норма по забытым мелочам, таким образом, была выполнена, и, перестав беспокоиться хотя бы по этому пустяковому поводу, господин главный редактор деловитым колобком покатился по усыпанным опавшей листвой дорожкам больничного парка. На ходу он сделал звонок по мобильному телефону; на том конце линии звонка ждали с явным нетерпением, так что, когда Кушнеров добрался до парадного крыльца, под крошащимся бетонным козырьком уже топтался, зябко поеживаясь, Баркан в наброшенном поверх спортивного костюма стеганом больничном халате и пляжных шлепанцах, которые довольно дико смотрелись в сочетании с белыми шерстяными носками. Держался он неестественно прямо – надо полагать, из-за гипсового корсета, что защищал сломанные ребра, – а волосы на затылке ему выстригли, чтоб было куда прилепить толстую нашлепку из марли и медицинского пластыря.

– Ну, здравствуй, инвалид умственного труда! – с натужной веселостью приветствовал его Валерьян Модестович, пожимая протянутую руку подчиненного. – Как ты тут?

– Да в порядке, шеф, – нетерпеливо отмахнулся Баркан. – У меня все готово.

С этими словами он вынул из кармана халата стопку сложенных вдвое, густо и криво исписанных листков, явно второпях вырванных из небольшого блокнота, и протянул их Кушнерову.

– За почерк не взыщите, – сказал он, – писать пришлось в потемках. Боялся, что он опять заговорит, а меня рядом не будет.

– Да ты просто герой труда, – рассеянно похвалил Кушнеров, перебирая листки и невольно морщась от напряжения, которое требовалось, чтобы вчитаться в корявые, прыгающие, написанные почти на ощупь строчки. – И как, сказал он что-нибудь еще?

– Нет! – огорченно и чуть ли не с возмущением воскликнул Баркан. – Молчал, как партизан на допросе. Я всю ночь глаз не сомкнул…

Он завершил фразу длинным притворным зевком.

– А ты уверен, что тут никакой ошибки? – спросил главный редактор, тряхнув растрепанной пачкой листков.

Баркан опустил ладонь, которой прикрывал зевающий рот, и сделал обиженное лицо.

– Я вас когда-нибудь подставлял?

«Да, и не раз», – хотел ответить Кушнеров, но промолчал.

– Ошибки быть не может, – горячо заверил корреспондент и еще раз подробно пересказал все, что его сосед по палате говорил во сне, а также содержание последовавшего за его пробуждением разговора.

– Да, – согласился, выслушав его, Кушнеров, – похоже, все сходится. Только объективной информации все-таки маловато. Расписал ты все очень художественно, но информации маловато. Мало, Игорь!

– Информация будет, – важно заявил корреспондент. – Я, конечно, не врач, но видно же, что память к нему мало-помалу возвращается. Кто такой Грабовский, он не помнит, но сразу вспомнил, что зовут его Борисом. Сегодня ночью он не разговаривал, а завтра, может быть, снова заговорит. А я ему буду рассказывать о Грабовском – глядишь, он и еще что-нибудь вспомнит. Потихонечку, полегонечку… Так даже лучше. Получится история с продолжением, вроде сериала. Вот увидите, шеф, газету будут разметать, как горячие пирожки, еще и тираж придется увеличивать…

– Ну-ну, – остановил его Кушнеров, убирая листки в карман куртки. – Твои бы слова да Богу в уши! Черт, фотоаппарат я не взял… Надо бы его сфотографировать.

– Точно! – воодушевился Баркан. – И его, и место на вокзале, где его нашли. Взять интервью у транспортных ментов, у торговок семечками на вокзале… Получится солидно, как положено.

– Там видно будет, – расплывчато ответил Кушнеров и нетерпеливо преступил с ноги на ногу. – Ладно, аппарат я тебе с кем-нибудь пришлю. А может, сам передам. Ты давай выздоравливай, а то совсем работать некому.

– Так ведь я и тут, заметьте, не бездельничаю, – скромно напомнил Баркан.

– Да-да, конечно, – покивал Валерьян Модестович, пожал ему руку, похлопал по плечу и, сославшись на дела, торопливо удалился.

Отъехав на пару кварталов от больницы, он снова остановил микроавтобус, достал из кармана смятые листки, расправил их на колене и уже более внимательно и вдумчиво прочел то, что написал Баркан. Материал был, конечно, сыроват, как и все, что писал Игорек, но действительно содержал в себе большую взрывную силу, по крайней мере потенциально. Да, на этот раз мальчишка не ошибся, он и впрямь набрел на золотую жилу…

Небрежно скомкав листки, Кушнеров сунул их в карман, завел двигатель и поехал, но не в редакцию, как можно было ожидать, а к себе домой. Дома в этот час уже никого не было, кроме престарелой кошки Розалии, или попросту Розки: жена сидела в своей аптеке, где работала провизором, а дочь-старшеклассница была в школе – а может, и прогуливала где-то занятия. Кошка не вышла ему навстречу, чтобы, как бывало раньше, потереться об ноги, – для этого она стала чересчур стара и независима. Зато, стоило Валерьяну Модестовичу усесться за стол и включить компьютер, Розка тут же тяжело спрыгнула с какого-то шкафа, торопливо вбежала в комнату и с ходу, не примериваясь, сиганула к нему на колени. Сбрасывать ее было бесполезно; зная это по опыту, Кушнеров терпеливо подождал, пока она утопчет место и уляжется, свернувшись клубочком, и только после этого приступил к делу.