Зона бессмертного режима - Феликс Разумовский

— Да уж, — согласился Ан, с завистью взглянул на кутерьму в бассейне, горестно вздохнул. Все-таки положение обязывало его держать фасон, и, чтобы хоть как-то отвлечься, Ан спросил: — А как там этот твой сынок?.. Э… Зиусурда? Не балует? Хороший мальчик?

Восемь лет тому назад Тот поставил опыт на самом себе — лично оплодотворил яйцеклетку обезьяны, поместил ее в матку своей второй жены и через девять месяцев мастерски принял новорожденного. Это был здоровый, качественно выношенный мальчик, назвали его местным именем Зиусурда. Сейчас, еще будучи малолеткой, он умел читать, писать, вести учет и развивался прямо-таки на глазах. Куда ты денешься — пошел в папу.

— Спасибо, учитель, мужает. Скоро у него уже половое созревание, — мило отшутился Тот, с юмором кивнул и, вытащив свой неизменный вычислитель, разом отвернул от темы: — Кстати, учитель, к вопросу размножения. Я вот тут прикинул кое-что в первом приближении, не угодно ли взглянуть?

— К вопросу размножения? — Ан трудно оторвал глаза от действа у бассейна, тяжело вздохнул. — Ну, давай, давай. О размножении-то.

Собственно, речь шла о популяции черноголовых. Они плодились и размножались со страшной силой, заселили уже все Междуречье, и требовалось немедленно и энергично расширить их ареал обитания. Естественно, дабы совместить приятное с полезным, в экономически целесообразные регионы — туда, где можно разводить карпа Ре, выращивать ханумак и добывать кубаббару. На примете пока что было два подходящих места — устья мощных полноводных рек, названных условно Нилом и Индом. Как их заселять, каким макаром? Вот задача так задача.

— Ага, значит, так? Этак? В таком вот разрезе? — с ходу ухватил сущность Ан, подумал, поцокал, одобрительно кивнул. — А новый космопорт построим вот здесь. И посадочный коридор пройдет вот так. Ну, лады, ажур. Молоток. Давай, углубляй тему, делай второе приближение. И не затягивай давай, видишь, что творится. — И он махнул рукой в сторону бассейна, где, впрочем, блудодейство уже пошло на убыль — жрицы, вдосталь вкусив божественного семени, пребывали в прострации, сами боги полоскались в водичке, один лишь Исимуд все никак не унимался, охаживал партнершу и так, и этак, и сяк. Вот ведь верно говорят, мал золотник, да долго. Наконец угомонился и он, общение на гормональном уровне приказало долго жить, и братва степенно потянулась к столу:

— Ну, бля, в натуре целки. Ну, бля, вдарили по рубцу!..

— Иди, милая, иди. Ты теперь с божественной начинкой, — потрепал Исимуд жрицу по бедру, хмыкнул сыто, подтянул штаны и, вернувшись вразвалочку на место, принялся делиться впечатлениями. — Да, генерал, здорово здесь у вас. Конечно, не так здорово, как в подземном бардаке на Дзете Циркуле, но тем не менее очень даже, очень. И колорит этот… Бодрит…

Так, за разговорами, ханумаком и икрой карпа Ре незаметно пролетело время. Солнце стало подаваться к горизонту, жар его лучей ослаб, близился вечер.

— Так, пора. — Шамаш глянул на хронометр, затем на Мочегона, тот властно зыркнул на братву: — А ну-ка, урки, ша.

И тут же случилась преудивительная метаморфоза. Бандиты разом подобрались, отбросили мат и резко превратились в небожителей среднего командного звена. Так, чинно, мирно, степенно, не спеша, они и спустились с небес на землю. Впереди Ан с охраной, за ними Шамаш с Тотом, следом Мочегон с Красноглазом, в арьергарде ануннаки попроще. Замыкал процессию Исимуд, сытый, пьяный, утешенный всем человеческим, гуляющий сам по себе, словно альдебаранский муркот.

А внизу сиятельнейшего и блистательнейшего Ана с сопровождающими его богами уже ждали — иерархи культа, жреческая гвардия, почетный эскорт и ликующая, чудом сдерживаемая вооруженным стражниками толпа. Как же, как же, вот Он, Царь, Владыка, Прародитель, Отец черноголовых. Еще Ана дожидалась Анту, старшая, нелюбимая, но официальная супруга, — сидела под балдахином, у служителей на плечах, глазела на толпу и сладчайше улыбалась.

«Климакс у нее начинается, что ли?» — горестно подумал Ан, однако ничего, уселся рядом, сделал ручкой массам и властно, так, что иерархи вздрогнули, велел:

— Вперед.

Путь его лежал по улице Богов, вдоль священной набережной к чистейшему чертогу, сияющему подобно меди, чертогу, чьи величественные стены задевали облака, — Храму Ану, называемому еще Домом Ана. Неиссякаемо было восхищение людское сей обителью, удивление — нескончаемо. А дальше была парадная, строго регламентированная долгомотина пира. Начиналась она, как всегда, во внутреннем дворе храма, с посиделок: Ан и Анту восседали на тронах, а вокруг строго по ранжиру занимали места подчиненные. Вот с изящным кивком пожаловал Энлиль — шикарный, самодовольный, с давно не битой мордой. Вот с намеком на поклон нарисовался Энки, угрюмый, недовольный, упивающийся своей непонятостью. Вот разноцветной бабочкой-однодневкой впорхнула Нинти, ее бедра, груди, ягодицы, спина находились в перманентном движении. Вот явился, твердо ступая, Шамаш, за ним Нинурта, следом Тот…

— Слушай меня внимательно, ты, сучий потрох, — с ходу начал разговоры Ан, выругался матом и посмотрел на Энлиля. — Не вытянешь месячный план — расквашу бубен. Вдрызг. Ты, надеюсь, не забыл, как работает эта штука? — И он с ухмылочкой показал свой жилистый правый кулак. — Ну? Или напомнить?

— Не надо, отец, не надо. И вообще я здесь ни при чем, — дернулся в кресле Энлиль. — У нас тут отвлекающий фактор. Мешающий работам. Касающийся Наннара[234]и Гибила. Очень отвлекающе касающийся…

— Что, опять? Подрались? — разъярился Ан. — И Гибил накостылял Наннару? Так, что тот лежит? Ну, такую мать! — Он гневно зарычал, сурово сдвинул брови и мартовским муркотом воззрился на Энки: — Почему разрешаешь сыну бить своих? Где превышение плана по куги? Почему, блин, такую мать, развел на шахте бардак? Или ты забыл, как действует вот эта штука? — И он продемонстрировал левый кулак, такой же жилистый и крепкий, как и правый. — Ну?

— Что вы, что вы, отец, помню прекрасно. — Энки побледнел. — Ваши указания будут немедленно учтены со всей решительностью, в наиполнейшем объеме. И в плане сына, и касательно плана. Ошибки устраним, недоработки искореним. Под самый корень…

— То-то у меня, — буркнул Ан. — А не искоренишь, сам останешься без корня. Ну а ты, дочь? — Он перевел взгляд на Нинти. — Надеюсь, не забыла про ржавые теллуриевые щипцы не для колки орехов? Которые тебе все же, видимо, придется испытать на своем клиторе. Медленно, прилюдно и печально. Заливаясь слезами, кровью, скорбью и мочой. А? Что, не хочешь? Тогда ответь мне, почему карп Ре пошел такой мелкий? Ханумак дерьмо, а тринопля по вкусу напоминает солому? Что, глистом болеет? Жучок поел? Эрозия, выветривание плюс засоленность почв? А мне насрать. Не вытянешь в полной мере задание по икре, я из тебя лично все твои внутренности выдавлю. Всю твою икру с молоками, такую мать! Ясно? Ну вот и хорошо. Я всегда подозревал, что ты смышленая девочка.

Так вот они и общались на самом верхнем уровне, а во дворце тем временем шла полным ходом подготовка к пиру. Пока накрывался стол для вечерней трапезы, состоящий из напитков и возбуждающих аппетит яств, жрец-астроном всходил на верхнюю ступень божественного храма, дабы взглянуть на звезды. Ему надлежало наблюдать в определенной области неба восход планеты, именуемой Великим Небесным Ану, после чего следовало начинать произнесение стихов, посвященных «Тебе, в сиянии ослепительного блеска, небесная планета Владыки Ану» и «Восставшему лику Создателя», опять-таки божественного Ана. А в это время особый жрец, избранный из тысяч благодаря личным статям, «помазывал смешением доброго вина и масла» двери спальни, где предстояло провести ночь Ану с Анту. Видимо, чтобы петли не скрипели. Ложе, понятное дело, точно скрипеть не будет.