Русский аркан - Александр Громов

– Как я и предполагал, цесаревич был приглашен микадо на ужин в узком кругу. Само собой разумеется, приглашение он принял. Иначе нельзя.

– А вы?

Корф насупился. Развел руками:

– Я не был приглашен…

– Хорошенькое дело!

– Да не беспокойтесь же! Нет повода. Цесаревич будет доставлен сюда живым и невредимым. Но…

– Мертвецким?

Корф вздохнул.

– Боюсь, что слегка уставшим…

– Понятно. Советую прямо сейчас послать за врачом. Может понадобиться промывание желудка.

Найдя мысль здравой, барон пошел распорядиться. Лопухин же решил, что если он имеет право на толику сна в эту ночь, то использовать это право надо немедленно. Сел в кресло и уснул, положив себе проснуться ровно через час.

Без пяти минут три появился Иманиши.

– Мне нет прощения, – заявил он торжественно.

– Что случилось?

– Я не сумел убедить его императорское высочество отказаться от ночной прогулки по Токио. Он обругал меня и ушел. Не следует беспокоиться, его особу охраняют.

– Рассказывайте толком!

– Хай. Выехав из императорского дворца, цесаревич внезапно потребовал остановить экипаж и вышел. Сказал, что хочет прогуляться пешком, а гвардейцам приказал… прошу прощения… вот подлинные его слова: «Катитесь вы к чертовой матери, макаки!»

Самый внимательный физиономист не сумел бы заметить на лице японца признаков гнева и возмущения от нанесенной обиды. Лишь голос, чересчур сухой и официальный, намекал на то, что Иманиши оскорблен всерьез.

– Я тщетно пытался отговорить его императорское высочество от его намерения. Когда это не удалось, я приказал лучшим своим агентам следовать за цесаревичем, не привлекая к себе внимания. В данных обстоятельствах я не смог сделать большего. Мне нет прощения.

– Если с ним случится скверное, тогда нам действительно не будет прощения. Где он?

– Очень скоро мы получим самые точные сведения.

Граф закурил папиросу. Раздраженно швырнул в пепельницу горелую спичку.

– Ладно, будем ждать… Ну а как прошла встреча цесаревича с божественным микадо? Надеюсь, ничего такого?..

– Его императорское высочество обладает подлинно самурайским духом, – дипломатично сказал Иманиши.

«Пьет много саке и ведет себя чванливо», – мысленно перевел Лопухин.

Ладно. Могло быть хуже. В конце концов, в том, что касается большой политики, мнение микадо о будущем российском императоре не имеет решающего значения. Микадо по-прежнему лишь царствует, а правят страной другие. Еще недавно – сиогун и бакуфу, теперь – министры из влиятельных кланов, уже не столько феодальных, сколько промышленно-финансовых. Навряд ли цесаревич сумеет раскрыть себя для них с неожиданной стороны – не приходится сомневаться в том, что у них давно имеются исчерпывающие сведения о способностях и привычках наследника российского престола…

Иначе и быть не может. Японцы – люди обстоятельные и непростого ума. Только по этой причине их страна не стала ничьей колонией и уже не станет.

Но Япония еще слаба. Ссориться с Россией ей совершенно ни к чему. А коли так, можно надеяться на то, что любые, даже самые дикие выходки цесаревича японские власти постараются затушевать и по возможности скрыть от газетчиков. Уж что-что, а не замечать бестактности гостя у японцев получается лучше всего!

Иманиши вышел, извинившись, и скоро вернулся.

– Получено донесение от агента внешнего наблюдения. Цесаревич в зеленом квартале. Не следует беспокоиться.

– В каком еще квартале?

– В Ёсивара.

Ёсивара? Веселый квартал жриц продажной любви? Этого еще не хватало!

Наверное, Лопухин изменился в лице, поскольку Иманиши поспешил прибавить:

– Никакой опасности нет. Лучше в Ёсивара, чем в другом месте.

– Почему?.. Ну что вы мнетесь? Говорите прямо и ясно!

– В Токио обитатели зеленого квартала освобождены от налогов в обмен на сотрудничество с полицией, – сознался Иманиши. – Это выгодно всем: и нам, и им. Честный договор. Он исполнялся неукоснительно триста пятьдесят лет. В эту минуту у цесаревича две тысячи добровольных стражей, о существовании которых он даже не подозревает. Клянусь, в Ёсивара даже ниндзя не сумел бы подобраться к цесаревичу незамеченным.

– Ниндзя? – Лопухина занимали сейчас совсем иные вопросы, но незнакомое слово требовало объяснения.

– С вашего позволения, это убийцы-невидимки. Не думаю, что их несравненное искусство убивать и прятаться еще живо. У подлых ниндзя не было кодекса чести. Самураи ненавидели их, но редко, очень редко могли убить. Норихиро Ооно, мой предок по материнской линии, два века назад сумел пленить раненого ниндзя из клана Хатори и был награжден переводом в ранг косигуми и службой в столице. Очень, очень трудно пленить ниндзя! Как и самураи, они предпочитают плену смерть. Могут откусить себе язык и истечь кровью. Могут уколоть себя ядовитой колючкой, спрятанной под ногтем. Некоторые могут задержать дыхание.

– И при этом не имеют кодекса чести? – усомнился Лопухин.

– Самурайской чести – не имеют. Но стараются избежать мучительной казни. Того ниндзя, которого взял в плен мой предок, публично распилили пополам деревянной пилой. Казнь продолжалась двое суток с половиной.

Лопухин постарался не выразить на лице никаких чувств.

– Значит, теперь ниндзя не существуют?

– О, кто может знать наверняка? О них давно ничего не слышно. И зачем искать ниндзя для убийства, даже если это убийство принца? Ронины куда дешевле, и среди них немало великолепных мастеров буси.

– Мастеров чего?

– Простите, Лопухин-сан. Мастеров боя. Кроме них есть еще монахи из горных монастырей. Их искусство буси несравненно. Помимо того, умением ловко убивать у нас владеют многие крестьяне, торговцы, ну и, конечно, люди из преступных кланов.

«Народец, однако!» – подумал Лопухин, но вслух сказал другое:

– Как только поступят новые сведения – извещайте меня немедленно. Спать я не лягу.

В спальне на господской постели храпел Еропка.

Михаил Константинович вернулся на рассвете – в час зайца, как сказал бы японец. Он приехал на рикше, по-видимому, все еще наслаждаясь инкогнито, немного помятый, но, к общему немому удивлению, не сильно пьяный. Никакой охраны граф не заметил, но, может быть, Иманиши знал свое дело в большей степени, чем это казалось вначале.

Гвардейцы отдали ружьями честь. Цесаревич едва кивнул в ответ. Удивительно: остановился у японской вишни, зачем-то понюхал ветку. Лицо наследника престола выражало небывалую для него эмоцию: мечтательность.

– А, Николас! – более чем дружески и почти не развязно кивнул он Лопухину, жестом отстранив кинувшегося навстречу дворецкого. – Будь другом, зайди сейчас ко мне…