Идущий - Игорь Колосов

Главное – выбрать подходящий момент. Сейчас гвардейцы стоят возле коней и напряженно вглядываются в лесную чащу. Начать атаку, когда их лошади войдут в галоп, тоже не самый удачный вариант. Уд постарается ликвидировать как можно больше противников с помощью арбалета до непосредственной стычки. Во время скачки он не сможет долго скрываться. Лучший момент – когда они начнут садиться на лошадей. Кто-то вскочит, кто-то останется на своих двух, это внесет неразбериху. В эту минуту они окажутся наиболее уязвимыми.

Уд чувствовал, у него есть несколько минут. Он их использует – ему не помешает помощник. Когда он возвратился сюда с Гелом, гвардейцы готовились продолжить путь. Уд заметил мальчика – его передал воин коменданта, единственный из этой группы, кто не принадлежал к гвардейцам. Именно этот человек скрывал под широким плащом ребенка, когда гвардейцы пробивались с повозкой из города.

Уд и Гел переглянулись. Оба понимали, что не обязательно убить всех восьмерых. Главное – ликвидировать гвардейца с мальчиком в руках и оказаться к нему достаточно близко. Этого достаточно.

Когда гвардеец уселся на лошадь, до нужного момента остались считанные секунды. Гел приник к арбалету, ожидая сигнала от Уда. Сигнала не последовало. Уд уловил неясный шум впереди. Гвардеец приготовился к отправлению, на коней запрыгивали другие воины, и Гел искоса глянул на Уда. Тот не шевелился.

Шум впереди услышали и гвардейцы. Гел отложил арбалет. Ситуация изменилась. Талхи ждали. Как и воины Правителя. Показался еще один отряд гвардейцев, минимум пятьдесят воинов, его послали на помощь тем, кто находился в Антонии.

Теперь атака не могла принести успеха.

Секунду-другую Уд боролся с мыслью, возникшей без видимых причин: не выстрелить ли в мальчика? Ребенок не достался талхам, значит, его нельзя отдать Правителю. Старх ничего не говорил ему на этот счет. Спустя мгновение мальчика закрыли, и Уд, в лучшем случае, ранил бы его в плечо или руку.

Это и решило в пользу того, чтобы воздержаться от выстрела. Уду вновь предстояла слежка, и он отправил Гела в Антонию.

Спустя ночь и утро непрекращающейся скачки, когда отряд гвардейцев обогнул Лакаслию, держась в северном направлении, Уд убедился, что они направляются к Столице.

Когда вместо Небытия появилось подобие света, первое, что ощутил Дини, была тряска.

Его прижимали к чьему-то телу горячие сухие руки с загрубевшими пятнами мозолей, шершавых, жестких, как камень. Пахло конским потом. Самый сильный запах из множества других, большей частью человеческих. От самого Дини пахло тем же. Казалось, его обернули в конскую шкуру.

То, что происходило с его сознанием, не имело отношения к последствиям прохода сквозь стену дома. Это было что-то другое. И причина была в людях, которые нашли его в том доме. Каким-то образом они ввели его в бессознательное состояние. Чтобы он не ушел от них. Дини чувствовал инородное воздействие где-то внутри. Оно слабело, но уходило слишком медленно. Опасности для жизни не было, если только не испробовать это средство еще несколько раз подряд.

Дини чувствовал, что люди, у которых он сейчас находился, сделают это, не колеблясь. И когда сознание возвратилось, мальчик не выдавал этого.

Постепенно в памяти возникали последние события. Он едва не угодил в руки тех страшных людей в длинных плащах. Чтобы избежать этого, мальчик снова прошел сквозь стену. Смутно он помнил, что в тот момент мог даже идти. Для восстановления понадобилось бы немного времени. На этот раз в отличие от первого опыта, когда он отлеживался более суток, ему не повезло. Женщина испугалась. Испугалась его, Дини, и выбежала. Что привлекло в дом воинов Правителя. Среди них оказались те люди, что однажды лишили его свободы. Они были и сейчас рядом и не спускали с него глаз. Время от времени мальчик чувствовал легкие уколы. Тот, кто держал его, почти не следил за ним, но он казался самым страшным из воинов.

Именно этот воин обнаружил его в доме и даже что-то сказал. Воин подхватил Дини на руки, несмотря на его слабое сопротивление, вскочил на коня и куда-то повез. Вокруг было много всадников, больше чем тех страшных людей, от которых Дини сбежал из подвала. Мальчик рассчитывал, что сбежит и от воинов, как только останется один взаперти. Он уже не боялся того, что сделает ради свободы. Теперь это не казалось страшным. Это казалось почти естественным.

Его планы не сбылись. Как только скачка закончилась и они оказались в просторном дворе, человек, который вез его, приказал что-то принести. Мальчик понял, что сопротивляться бесполезно. Пока он не один, лучше не совершать попыток освободиться. Ему что-то сунули под нос. Он знал, что дышать нельзя, но его застали врасплох. Дини вдохнул и потерял сознание. Последнее, что он слышал – высокий, приятный голос, благодаривший воина за находчивость.

Когда позднее утро превратилось в день, Дини почувствовал близость крупного города. Здесь он уже бывал. Мальчик вздрогнул от голоса человека, который держал его на руках:

– Объезжаем! Так быстрее!

В отличие от подвала, где его рассматривали двое монахов, притворяться на лошади было сложнее. Ему не хватало сил делать вид, что он без сознания. Ему неудобно, хочется изменить положение тела. Останься он без сознания, это не имело бы значения, он не ощутил бы дискомфорта. Это сказывалось все сильнее. Если же он выдаст себя, его накачают тем же веществом.

Сколько продолжится скачка? Дини не знал. Воины могли прибыть в нужное место через час, а может, через день. Последнее казалось более реальным. Они ведь недавно объехали город.

Неудобство положения доставляло мальчику боль, он запаниковал, заворочался. Кажется, воин ничего не заметил. Или сделал вид, что ничего не заметил. Так Дини себя выдаст. Он попытался расслабиться, вспомнил родителей, вызвал их образы, только бы не чувствовать эту ноющую боль, скрючившую тело. В какой-то степени это удалось. И даже больше – Дини задремал.

Дрема затянулась и перешла в затяжной и, как ни странно, крепкий сон. Когда сон оборвался, мальчик не совладал с собой, и тот, что держал его, заметил это.

– Проснулся. Булох, дай-ка мне баночку с мазью. Живее.

Дини знал, что за этим последует. И снова оказался не готов к тому, чтобы провести своих похитителей. С полминуты он сдерживал дыхание. Один из людей, что держали его, что-то приговаривал, успокаивающе-раздраженное. Дини пытался вырваться, хотя это не имело смысла. Он открыл глаза и на горизонте увидел стены города: высокие, казалось, упиравшиеся в небеса, светлые и недосягаемые. За стенами был высокий шпиль, царапавший небо. И еще что-то, менее изящное, скорее уродливое, напоминавшее шляпку тонкого гриба.

Дини сделал вдох, и все померкло, уступая место темноте.

Шрам вскидывал голову, убеждался, что все по-прежнему – охранник рядом с решетчатой дверью на месте, и снова проваливался в беспокойный сон. Несмотря на приказ Гурина не упускать мальчика из виду ни на секунду, Шрам считал, что одного охранника, приставленного к темнице, достаточно. Шутка ли, он, Шрам, измучился и в глубине души негодовал, что ему не позволили отоспаться. Так и подохнуть можно, он ведь не талх какой-нибудь, хотя Шрам подозревал, что способность монахов обходиться без сна – не более чем сказка или, на худой конец, преувеличение.