Чернобыль. История катастрофы - Адам Хиггинботам

Операция с воздуха продолжалась, и объем радионуклидов, разлетающихся из реактора, казалось, снижался: в воскресенье – 6 млн кюри радиации, до 5 млн в понедельник, 4 млн – во вторник, 3 млн – в среду. Вечером следующего дня, в четверг, 1 мая, генерал Антошкин доложил Борису Щербине, что его пилоты сбросили на реактор более 1200 т свинца, песка и других материалов[848]. Некоторые члены правительственной комиссии встали со своих мест и аплодировали[849]. Щербина удостоил генерала редкой улыбкой. И поставил цель на следующий день – 1500 т.

Но сутки спустя Валерий Легасов и команда ученых, анализируя данные с 4-го энергоблока, сделали ужасающее и необъяснимое открытие: радиоактивные выбросы из реактора внезапно снова начали расти, удвоившись за ночь до 6 млн кюри[850]. Температура горящего ядра также быстро повышалась. К вечеру четверга, по расчетам Легасова, она достигла уже 1700 °С[851].

Теперь физики опасались, что урановое топливо и циркониевая оболочка, оставшиеся в корпусе реактора, разогрелись настолько, что стали сливаться в массу радиоактивной лавы в процессе полного расплавления ядра[852]. Хуже того, 4600 т песка, свинца и доломита, которые сбросили на 4-й энергоблок с высоты 200 м, с учетом повреждений от взрывов при аварии, могли полностью разрушить основание реактора. Возникло опасение, что, если температура расплавленного топлива достигнет 2800 °С, может прогореть насквозь железобетон корпуса реактора[853]. Топливо под давлением сверху прожжет себе дорогу через дно корпуса в подвалы здания и глубоко в грунт под ним. Это был сценарий конца света для аварий реакторов: «китайский синдром».

Хотя первыми эту опасность сформулировали инженеры-ядерщики в США, она стала известна по названию популярного голливудского фильма, вышедшего на экраны меньше чем за месяц до аварии на АЭС Три-Майл-Айленд. В фильме Джейн Фонда в роли бесстрашного телерепортера с ужасом обнаруживала, что масса расплавленного урана может протечь через фундамент аварийного реактора в Калифорнии и продолжить течь не останавливаясь, пока не дойдет до другого края света – в Китае. И хотя этот гипотетический кошмар нарушал законы физики, геологии и географии, при расплавлении ядра в Чернобыле могли возникнуть две реальные угрозы. Первая и наиболее очевидная – это ближайшая окружающая среда. Электростанция стояла всего в нескольких метрах над уровнем грунтовых вод реки Припяти, и, если расплавленное топливо проникнет настолько глубоко, последствия будут катастрофическими. Целый спектр радионуклидов отравит питьевую воду, которой снабжается не только Киев, но и все население Украины, пользующееся водой из бассейна Днепра – около 30 млн человек, а после этого попадет в Черное море[854].

Вторая угроза была куда более непосредственной и трудно представимой по сравнению с отравлением грунтовых вод[855]. Расплавленное топливо достигнет Припяти и Днепра, только если оно проникнет сквозь фундамент здания. Прежде чем это случится, оно должно будет пройти сквозь наполненный водой бассейн-барботер, отсеки безопасности под реактором № 4. И некоторые ученые опасались, что, если раскаленное до белого каления топливо вступит в контакт с тысячами кубометров воды в закрытых отсеках, это вызовет новый, на порядки более мощный, чем первый, взрыв пара. Он может уничтожить не только то, что осталось от 4-го энергоблока, но и остальные три реактора, которые вышли из аварии неповрежденными.

Равный по мощности гигантской «грязной бомбе» из более чем 5000 т высокорадиоактивного графита и 500 т ядерного топлива, такой взрыв уничтожит все оставшееся в Особой зоне живое – и выбросит в атмосферу достаточно загрязнения, чтобы сделать большой кусок Европы непригодным для проживания на сотню лет.

В пятницу, 2 мая, новая команда во главе с Иваном Силаевым, включавшая старого соперника Легасова Евгения Велихова, прибыла в Чернобыль из Москвы с приказом заменить Бориса Щербину и других членов правительственной комиссии[856].

Щербина и члены его группы были вымотаны и – после пяти дней часто безрассудного презрения к окружающим их неощутимым опасностям – сильно облучены[857]. Членам комиссии выдали таблетки йода или дозиметры уже после того, как они пробыли в зоне аварии 24 часа, и не все воспользовались ими[858]. Теперь глаза и горло у всех были красными и воспаленными от воздействия радиоактивной пыли; некоторые заметили, что голоса у них становятся высокими и скрипучими – странный побочный эффект альфа-загрязнения[859]. Другие чувствовали себя заболевшими, у них плыла голова, люди стали настолько возбуждены, что с трудом могли сконцентрироваться[860]. В воскресенье, 4 мая, когда они прилетели в Москву, Щербину и других госпитализировали и обследовали на симптомы лучевой болезни. Все сдали одежду и дорогие заграничные часы, слишком зараженные, чтобы их можно было оставить, для захоронения[861]. Одного из помощников Щербины ставили под душ 18 раз в попытках смыть с него радиоактивную пыль. Медсестры побрили всем головы, кроме Щербины, который сказал, что такое обхождение недостойно члена Совета министров СССР, и согласился только на короткую стрижку.