Люди огня - Олег Волховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь надо знать автомат, а не местные обычаи. Угомонись, Варфоломей, ты мне нужен здесь.
Я сочувственно посмотрел на Варфоломея. Жаль. По-моему, он просто устал ждать приказа Господа о сэппуку. Ещё раз жаль. Варфоломей являл для меня пример совершенного человека, поскольку обладал красным дипломом и черным поясом. Нет, первое я еще в состоянии понять, но уж второе!..
Варфоломей покорно склонил голову.
Аэропорт был взят к одиннадцати вечера, а к утру город был нашим. Около девяти Марк сообщил об аресте императора. Только аресте. Эммануил строго-настрого приказал пальцем его не трогать.
В десять пятнадцать Господь вошел в комнату, где содержался потомок богини Солнца, и охрана встала у дверей. Они вышли вместе. На руке у императора чернел символ спасения.
В полдень по радио и телевидению, которые наконец заработали, были переданы сообщение о капитуляции и обращение императора к японскому народу. Мы победили.
Мы с Марком направлялись в район Есивара. Точнее, туда направлялся Марк. Лично я совершенно не понимаю, зачем платить четыреста солидов за то, что можно получить совершенно бесплатно. И у Марка проблем с этим ничуть не больше, чем у меня. Нет, язык, конечно, у меня лучше подвешен, зато у Марка общий вид куда солиднее.
— Ну, говорят, гейши — это совсем другое дело, — оправдывался Марк.
Мой друг явно эффективно избавлялся от порока скупердяйства: сначала алмазные запонки, теперь это. Уж не заболел ли?
Город медленно приходил в себя после войны. Убрали с улиц камни и битое стекло, вставили новые стекла в окна и витрины. Местное население смотрело на нас косо, но предпринимать что-либо не осмеливалось. Тем не менее мы взяли с собой двух телохранителей, Сергея и Артема. Вечерние улицы были ярко освещены. Вскоре мы оказались под сияющей зеленой вывеской с надписью: «Бильярдная». Я оживился.
— Марк, давай зайдем.
— Ты играть-то умеешь?
— Еще бы! В студенческие годы это составляло основную часть моих доходов.
— Да-а?
— Сомневаешься? Сейчас увидишь!
Мы поднялись на второй этаж, и я подошел к одному из столов. Марк с охраной откочевали в бар. Здешний бильярд несколько отличался от нашего: лузы были больше, а шары меньше. Возможно, так даже проще. Я поинтересовался, играют ли здесь на ставки (еще как играли!), и для разминки сыграл на сто солидов. Не то чтобы мне нужны были деньги, но без этого как-то скучно. Играть оказалось непривычно, но я быстро приноровился и выиграл. Потом еще. Мне это понравилось. Солиды местных мастеров покорно оседали в моих карманах, а их бывшие хозяева с уважением смотрели на Знак на моей руке, когда я держал кий, верно, считая, что все дело в Солнце Правды.
— Петр, может, пойдем? — пристал ко мне уже изрядно подвыпивший Марк.
— Хочешь — иди!
— Ладно, тогда я тебе охрану оставлю, — согласился Марк и опрокинул в себя остатки чего-то, содержавшегося в маленькой фарфоровой чашечке.
Часа через два со мной уже никто не решался играть, и я пошел к соседнему столу. Здесь был свой чемпион. Японец, но на его руке тоже был Знак. Странно! Мы здесь недавно, и общей присяги еще не было, а я не знал этого человека.
Он в очередной раз выиграл и улыбнулся мне с истинно японской вежливостью.
— Хотите сыграть?
— С удовольствием. На сколько?
— У меня не совсем обычное предложение. Если выигрываю я, то вы слушаетесь меня во всем в течение месяца, если вы — то наоборот.
Я внимательно посмотрел на него.
— Это ставка Лойолы в игре против Франциска Ксаверия[48]. Вы иезуит?
— Да, молодой человек. Я имею честь служить Обществу Иисуса, — он сдержанно поклонился. — Меня зовут Луис Сугимори Эйдзи, самурай.
Факт принадлежности одного человека одновременно к иезуитам и самураям как-то не укладывался у меня в голове, хотя был же рыцарем сам Лойола.
— Луис Сигимори Эдзи-сан, — старательно повторил я.
— Можно просто «Луис». Это мое христианское имя, — смилостивился самурай.
— Петр Болотов.
— Я знаю. Я видел вас в Риме, на присяге.
Нельзя сказать, чтобы мне это было приятно.
— Вы были там?
— Да, вместе с моими братьями по ордену.
Ну теперь хотя бы понятно происхождение у него знака.
— Так вы согласны на мою ставку, Болотов-сан?
Я колебался. Ставка мне не нравилась. Как известно, для Франциска Ксаверия его проигрыш окончился тем, что после месяца «духовных упражнений» с Лойолой он бросил все и вошел в Общество Иисуса.
— В конце концов, мы же служим одному господину, — проговорил японец и положил руку на край бильярдного стола, демонстрируя Знак.
— Ладно. Но две недели.
— Хорошо.
И мы начали партию. Сначала все было отлично. Шары покорно катились в лузы, пересекая стол по красивейшим траекториям, так что мой соперник скоро погрустнел. Я был совсем близок к выигрышу, когда на столе возникла очень хитрая комбинация. И я решил продемонстрировать мой коронный прием, открытый парижским бильярдистом Миньо. Если сильно ударить по шару кием, наклоненным под большим углом к столу, то сначала шар пойдет вперед, и можно расправиться с тем, что перед ним, а потом остановится и устремится назад, и так можно разобраться еще с одним, а лучше двумя или тремя шарами. Я ударил и уже ждал аплодисментов публики, как вдруг пол подо мной вздрогнул и в баре зазвенела посуда. Я еле удержался за край стола. Все длилось не более половины минуты и сразу стихло. Но этого оказалось достаточно. Шары сместились со своих траекторий, и ни один из них не достиг лузы.
Самурай даже не изменился в лице. Он как ни в чем не бывало загнал в лузы оставшиеся шары и победно посмотрел на меня. Вероятно, вид у меня был жалкий.
— Наверное, вы не привыкли к землетрясениям, господин Болотов, — произнес он. — У нас это часто бывает. Я не засчитаю эту партию. Давайте сыграем еще одну.
Я кивнул. Но игра не шла. Все-таки я привык стоять на твёрдой земле, а не ждать каждую минуту, что она подо мной запрыгает. И я проиграл. С не слишком разгромным счетом, но проиграл. Японец улыбнулся и положил кий.
И тут тряхнуло еще раз. Точнее, затрясло так, что невозможно было удержаться на ногах. Я схватился за стол, но он оказался не надежнее пола. Стены трещали и ходили ходуном, в окнах полопались стекла, и рамы начали деформироваться, как старый автомобиль на переработке. Сверху посыпалась штукатурка. Я посмотрел на потолок. По нему пролегла глубокая темная трещина, и он складывался как гигантская книга, по этой трещине, словно по сгибу листа, направив на меня острые зубья сломанных металлических конструкций.