Операция "цитадель" - Богдан Сушинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но он, кажется, погиб?
— В сорок втором, в авиакатастрофе.
— Что уже наводит на определенные размышления, — осторожно запустила пробный шар Фройнштаг. Она плохо знала эту страницу истории рода Хорти, однако это ее не очень-то смущало. В конце концов, она — специалист по диверсиям и переворотам, а не специалист по истории Венгрии.
— Нет, это была не диверсия, а глупая случайность.
— В любом случае у младшего сын Хорти шансов сменить на посту регента своего отца — нет. Кто следующий претендент? Из наиболее реальных.
— Только один — Миклош Каллаи[79]. Он несколько раз встречался с Гитлером и другими высокопоставленными лицами рейха…
— Из этого еще ничего не следует, — прервала ее монолог Фройнштаг.
— Очень дружен с вашим министром иностранных дел фон Риббентропом.
— Хвастаться дружбой с этим человеком в рейхе уже никто не решается. По крайней мере в ставке фюрера и в рейхсканцелярии.
— И, наконец, его поддерживают Борман и Мюллер.
— Мюллер никогда и никого не поддерживает. Это не в его правилах, и потом, он даже не знает, как это в политике делается. Борман — да, его мнение иногда может оказывать кое-какое влияние на фюрера. Если только ваша информация верна. Но ведь наверняка он является человеком Хорти.
— Особо доверенным человеком Хорти. Каллаи давно предал союзнические обязательства перед Германией и тайно ведет переговоры с представителями Англии, России и США, пытаясь при их содействии переметьнуться в антигерманский лагерь.
— В таком случае вам нечего опасаться, что он может опередить Салаши.
— Теоретически опасаться действительно нечего. Но создается впечатление, что в рейхе плохо ознакомлены с этой частью деятельности Каллаи. Что там ему по-прежнему верят. Мы знаем, что этот человек способен производить нужное впечатление на своих собеседников, однако знаем и то, насколько он подлый.
— Поэтому вы решили отвести мне роль изобличительницы Каллаи в ставке фюрера? — иронично поинтересовалась Фройнштаг. Но это не смогло сбить Юлишу с избранной интонации.
— Это правда, что Скорцени вхож к фюреру?
— Теперь он уже вхож в кабинет любого правителя мира. Если в чьей-либо приемной перед ним не спешат распахнуть дверь, он распахивает ее сапогом. Вы, баронесса, как полуавстрийка, должны знать это, уже хотя бы опираясь на опыт Австрии.
— Очевидно, по-настоящему об этом феномене войны заговорят лишь после ее окончания, — согласилась Юлиша.
— Допустим, я предприму любые возможные в этой ситуации шаги, чтобы по своим каналам, а также с помощью Скорцени убедить моих влиятельных, я бы даже сказала, очень влиятельных, знакомых в Берлине, в Главном управлении имперской безопасности, что в Венгрии есть человек, хоть сейчас готовый сменить адмирала Хорти…
— Что этот человек сделает все возможное, чтобы Венгрия и впредь оставалась надежной союзницей Германии.
— И что другого такого человека в Венгрии не существует…
— Вот видите, как прекрасно мы поняли друг друга, — баронесса наклонилась через стол и едва заметно прикоснулась рукой к руке Фройнштаг. Сугубо женское проявление признательности, которое сказало Лилии больше каких бы то ни было слов. — В Берлине ни на минуту не должны усомниться в том, что, с приходом к власти Салаши и его партии, Венгрия станет на путь национал-социализма, основательно увеличит и укрепит свою армию и будет сражаться против коммунистов с тем упорством, которое во все века отличало воинов-венгров.
— Я постараюсь передать эту мысль с той же уверенностью, с какой вы, баронесса, доносите ее до меня.
— Помня при этом, что престарелый Хорти тоже чувствует опасность, и его люди постараются найти свои подходы к фюреру.
— …Как несомненно и то, что свое, отведенное ему историей, время он уже то ли предельно использовал, то ли безнадежно упустил.
Баронесса достала из сумочки записную книжечку, вырвала из нее листочек и что-то написала на нем.
— Вот та сумма, — пододвинула она листочек поближе к Фройнштаг, — которая уже завтра будет положена на ваше имя в «Альпийском банке» в Швейцарии. Подробности вам сообщат завтра же.
Унтерштурмфюрер взглянула на цифру, удивленно повела подбородком и уважительно произнесла:
— Признаться, я не думала, что имею дело со столь серьезной и понимающей ситуацию собеседницей.
— Причем это далеко не последний взнос, с условием, что наше сотрудничество будет длительным.
— Оно будет длительным, баронесса, — кротко заверила ее Фройнштаг.
Она уже направилась к двери, когда на приставленном к окну столике ожил телефон. Фройнштаг встревоженно оглянулась и подождала, пока баронесса возьмет трубку. Однако Юлиша не начинала разговор, поскольку в свою очередь терпеливо ждала, когда закроется дверь за ее гостьей.
Когда Власов постучал в кабинет Хейди, она беседовала с каким-то тучным штандартенфюрером СС[80]. Разговор происходил на повышенных тонах, и, насколько генерал сумел уловить, суть его сводилась к условиям, в которых пребывал в санатории этот эсэсовский полковник.
Андрей заглянул, давая понять Хейди, что очень нужно переговорить с глазу на глаз, но она в это время всецело была занята своим пациентом и на появление жениха почти не отреагировала. Если, конечно, не считать высокомерно-удивленного взгляда, которым удостоила появление здесь русского.
Поняв, что визит оказался несвоевременным, Власов несколько минут нервно прохаживался по приемной, сопровождаемый насмешливо-хитроватым взглядом засидевшейся в секретаршах морщинистой австрийки.
— Вы могли бы вызвать фрау Биленберг, — наконец, не выдержал он пытки ожиданием. Помня, что точно такой же пытке подвергается сейчас и Штрик-Штрикфельдт, очевидно, обязавшийся непременно, уже сегодня, вернуть его в Дабендорф.
— Это невозможно, господин русский офицер.
— Генерал, — нервно поправил ее Власов.
— Если вы так считаете, — пожала плечами секретарь.
Марта прекрасно знала, в каком Власов чине и в каких отношениях с Хейди. Но она «всего этого» не одобряла. В том числе не одобряла и того, что Власов до сих пор не надел германский мундир, как это сделали все его штабные офицеры, и не носил знаков различия. В конце концов, сама Марта была дочерью и женой офицеров. Стоило ли удивляться, что она упорно продолжала обращаться к Власову «господин русский офицер» и демонстративно не делала никаких поблажек, пытаясь низводить его до уровня случайного просителя. — Госпожа Биленберг явно не одобрит этот мой поступок.