История одной кошки - Гвен Купер

Только выбор у нее действительно был. Выбор есть всегда.

— Я сделала свой выбор, — повторила Лаура. — И сейчас делаю.

Она направилась к двери.

— Только не думайте, что вас будут ждать с распростертыми объятиями, если завтра вы вдруг решите вернуться, — рявкнул ей в спину Клей. — У меня лежит по меньшей мере сотня резюме таких же хороших специалистов, как и вы, которые готовы землю рыть, чтобы только получить ваше место.

— Клей, — негромко произнес Пэрри — голос разума. — Не говори того, о чем потом пожалеешь.

Лаура задержалась у двери, но оборачиваться не стала. Что она ожидала услышать в этом кабинете? Неужели она думала, что Пэрри ей как отец? У Пэрри своя семья, свои собственные дети. Если она потеряет Джоша, если они не смогут простить друг другу того, что наговорили сегодня утром, если она потеряет ребенка, как уже однажды потеряла… Неужели эта контора — все, что у нее останется, все, чего она на самом деле заслуживает? Деньги. Немного призрачной уверенности в завтрашнем дне — пока ведешь себя послушно, в нужное время говоря «да» и «нет». Поздние возвращения домой, затуманенные глаза, пустая квартира и телефон, который никогда не звонит по выходным.

Она вспомнила тот день, когда получила официальное приглашение от «Ньюман Дайнс». Как она гордилась! Позвонила Саре, чтобы сообщить ей новость, но не так, как дочь звонит матери, чтобы разделить с ней радость своего успеха. Просто поставила перед фактом. «Здесь я буду работать. Сюда ты можешь звонить, если я тебе понадоблюсь». Если только она была нужна Саре. Ей Сара была нужна. И отдаляли их друг от друга отнюдь не сложности с телефонными номерами.

— Это кошка моей матери, Клей. — Она понимала, что это звучит странно. — Она все, что осталось у меня от мамы.

Она не стала ждать, что ей ответят Клей и Пэрри. Просто вышла.

На заднем сиденье такси, которое неслось по скользкой после дождя Парк-авеню, Лаура нетерпеливо вжимала правую ногу в пол, как будто под ней находилась воображаемая педаль газа — хотела, чтобы машина ехала быстрее. Когда шофер притормозил за другим такси, которое как раз поворачивало, Лаура подалась вперед и в отчаянии сказала ему:

— Объезжай его, объезжай. — Она вдруг поняла, что сама виновата. Только утром она накричала на Пруденс. «Почему ты просто не оставишь меня в покое!» Желудок Лауры сжался от боли, и она прижала прохладную от дождя руку ко лбу. Если это была ее ошибка, если в происшедшем с Пруденс есть ее вина, она, конечно же, сможет все исправить. Надо только добраться туда достаточно быстро.

Когда это произошло? Как давно Пруденс нашла путь к ее сердцу, которое когда-то принадлежало Хани, к сердцу, которое она столько лет держала на замке? Пруденс с ее черными тигровыми полосками и изящными белыми лапками. Пруденс терпеливо ждала ее у двери ванной, когда ее тошнило по утрам, потом следовала за ней по пятам, энергично бегая кругами, пока Лаура готовила ей завтрак. Пруденс сидела с ней каждую ночь, мелодично урча рядом на диване. Ее единственное утешение — и единственное средство, которое помогало ей заснуть, — за последние пару месяцев. Лаура вспоминала настойчивое, гортанное мяуканье, когда Пруденс требовала угостить ее тунцом или сыром. Почему она не баловала ими это существо с первого дня его появления у них в доме? Почему ее нужно было упрашивать? Она же знала, что любят кошки, что дарит им радость. И еще она знала, каково это — потерять Сару.

Такси миновало многоквартирный дом с зеленым навесом, под которым женщина держала за ручку пухлого малыша в подгузнике — ребенок только-только учился ходить на кривых ножках. Лаура вспомнила, как Пруденс, будучи еще котенком, вперевалку передвигалась по маминой кухне. Как вставала на пушистые нетвердые лапки, чтобы взять угощение с протянутой Сарой руки. Теперь такси ехало по Второй авеню, мимо бара «Бейби Бо». Сара очень любила здешние пирожки с начинкой. Они были частью ее воскресного ритуала, как и жареные бананы, которые обожала Лаура. Сара всегда покупала их к приходу дочери. Лаура заметила, когда Сара перестала приносить домой пирожки и начала отдавать Пруденс всю сметану и куриную грудку. Но она даже не подумала о том, чтобы спросить почему.

Из-за угла показался мусоровоз и остановился прямо перед ними. Водитель ударил по тормозам, Лаура, которая сидела, подавшись вперед, стукнулась о перегородку из оргстекла, которая отделяла сиденье водителя от заднего. Она нетерпеливо потерла лоб, собираясь опять просить его объехать этот чертов мусоровоз, но шофер уже оглянулся через левое плечо и свернул в следующий переулок. После этого им стало везти: они попали в «зеленый коридор» и несколько раз в самую последнюю секунду пролетели на желтый. Церковь Святого Марка, куда они с Сарой ходили в канун Нового года, чтобы послушать всенощную службу, так, поворот направо. На Второй и Девятой они пролетели «Веселку», где они с мамой, бывало, баловали себя летом борщом, а зимой — перловой похлебкой с грибами. Ресторан и церковь стояли на месте, но Лаура с тех самых пор не ходила туда.

Она поняла: когда теряешь что-то одно, потери будто множатся. Неожиданно она так отчаянно захотела, чтобы мама была рядом, что желание это стиснуло ей грудь, мешая дышать. Хотелось почувствовать на себе ее руки, зарыться лицом в изящный изгиб ее шеи, вдохнуть успокаивающий аромат маминых волос. Но больше всего ей хотелось услышать мамино пение. Она целых шестнадцать лет не слышала, как Сара поет, с того июньского дня, когда Лауре было всего четырнадцать.

Но она больше никогда этого не услышит. Впервые с момента смерти Сары Лаура по-настоящему поняла — прочувствовала до самой глубины души — ужасающую законченность слова «никогда». Она больше никогда не услышит Сарин голос. Мама больше никогда ее не приголубит. Она не чувствовала эту потерю так глубоко только потому, что рядом была Пруденс, живая частичка ее матери, которая все еще оставалась с ней.

А теперь она не знала, сумеет ли Пруденс пережить этот день.

Несколько месяцев Лаура не могла оплакать смерть матери. На одно чудовищное мгновение она почувствовала, что вот-вот сломается, прямо здесь, на заднем сиденье такси. Она наклонилась, ткнулась головой в колени — только бы сдержаться!

Раздался визг резиновых шин на мокром асфальте, и такси резко остановилось.

— Двенадцать долларов, мисс, — сказал ей водитель. Лаура протянула ему двадцатку и поспешно пробормотала:

— Сдачи не надо.

Натянула пиджак от костюма на голову, чтобы уберечься от дождя, и побежала по короткой металлической лестнице в полуподвал ко входу в ветклинику.

Приемный покой оказался крошечным. Белый деревянный пол и утопленные светильники создавали то, что должно было считаться теплой, уютной атмосферой. Но в такой серый дождливый день даже включенный свет, казалось, сгущал сумрак, а не рассеивал его.

Когда Лаура стряхнула дождевые капли с волос, то увидела Джоша, меряющего шагами маленькую комнатушку. Сегодня утром он показался ей совершенно незнакомым человеком. Это напомнило ей тот момент много лет назад, когда мама повернулась к ней с чужим лицом и залепила пощечину. Это было страшнее, чем наблюдать, как рушат твой дом, страшнее, чем потерять Хани и мистера Мандельбаума, — увидеть совершенно незнакомого человека в лице своей матери. Казалось невозможным, что после всего сказанного утром они с Джошем смогут опять говорить друг с другом по-доброму, с любовью в голосе.