Фламандская доска - Артуро Перес-Реверте

Муньос, стоя у стола с засунутыми в карманы пиджака руками, смотрел на листок бумаги, на котором, как только удалился Фейхоо, он записал то, что было на карточке, найденной возле трупа Менчу. Сесар сидел на диване, где Менчу провела свою последнюю ночь, и со все еще потрясенным видом смотрел на опустевший мольберт. Услышав слова Хулии, он покачал головой.

— Это не Макс, — проговорил он после короткого размышления. — Абсолютно невозможно, чтобы этот недоумок сумел все так организовать…

— Но он был здесь. Во всяком случае, на лестнице. Антиквар пожал плечами в знак смирения перед очевидным, но без особой убежденности.

— Значит, тут замешан кто-то еще… Если Макс был, скажем так, рабочей силой, то этот «кто-то» дергал за ниточки. — Он медленно поднял руку и поднес указательный палец ко лбу. — И голова у него работает совсем не плохо.

— Таинственный игрок. И он выиграл партию.

— Пока нет, — сказал Муньос, и оба взглянули на него с удивлением.

— Картина ведь теперь у него, — возразила Хулия. — Если это не называется «выиграть»…

Шахматист поднял глаза от лежащих на столе бумаг, и девушке показалось, что его расширенные зрачки, хотя и устремленные на нее, видят вовсе не эти четыре стены со всем, что в них есть, а блуждают по некоему таинственному, далекому пространству, населенному сложными математическими и шахматными комбинациями.

— С картиной или без картины, но партия продолжается, — возвестил Муньос, показывая им листок бумаги, на котором стояло:

…Ф:Л Фе7? — Фb3+ Kpd4? — b7:с6

— На этот раз, — принялся объяснять он, — убийца указывает не один ход, а целых три. — Он подошел к своему плащу, висевшему на спинке стула, и достал из кармана походные шахматы. — Первый из них отчетливо просматривается: Ф:Л, то есть черный ферзь съедает белую ладью… Эта ладья олицетворяла Менчу Роч — точно так же, как в этой партии белый конь олицетворял нашего друга Альваро, а на картине — Роже Аррасского. — Давая пояснения, Муньос в то же время ловко и привычно расставляя фигуры на доске. — Таким образом, до настоящего момента эта черная королева съела две фигуры из находящихся в игре. А на практике, — он коротко взглянул на Сесара и Хулию, подошедших поближе, чтобы лучше видеть доску, — взятие двух фигур выливается в два убийства… Наш противник отождествляет себя с черным ферзем, когда же какая-либо другая черная фигура берет белую — как это случилось два хода назад, когда мы потеряли первую белую ладью, — то ничего особенного не происходит. По крайней мере, насколько нам известно.

— А зачем вы поставили эти вопросительные знаки после двух ближайших ходов белых? — спросила Хулия, пальцем указывая на листок.

— Это не я. Они уже стояли на карточке: убийца предвидит два наших следующих хода. Полагаю, эти вопросительные знаки — нечто вроде приглашения сделать именно эти ходы… «Если вы сделаете это, то я сделаю вот что», говорит он нам. И, таким образом, — он передвинул несколько фигур, — партия будет выглядеть так:

— Как вы сами можете видеть, произошли важные изменения. Взяв ладью на b2, черные предвидели, что мы сделаем оптимальный в данной ситуации ход: переведем нашу белую королеву с e1 на е7. Это дает нам преимущество: линию диагональной защиты, угрожающую черному королю, движения которого и так довольно ощутимо ограничивают белые конь, слон и пешка, находящиеся поблизости от него… Считая делом решенным, что мы сыграем именно так, как мы сейчас сыграли, черный ферзь переходит с b2 на b3, чтобы подкрепить своего короля и поставить под угрозу шаха белого короля, которому ничего больше не остается, кроме как перейти — как мы и сделали — на соседнее поле справа, убегая с с4 на d4, подальше от ферзя…

— Это третий шах, который он нам устраивает, — заметил Сесар.

— Да. И это можно истолковать по-разному… Например: за третьим шахом следует поражение, и как раз на третьем шахе убийца выкрадывает картину. Кажется, я понемногу начинаю узнавать его. Даже его своеобразное чувство юмора.

— А что теперь? — спросила Хулия.

— Теперь черные съедят нашу белую пешку, стоящую на c6 своей пешкой с клетки b7. Этот ход прикрыт черным конем, находящимся на b8… Дальше наш черед ходить, но противник в своей записке не предлагает нам никаких вариантов… Он как будто хочет сказать: теперь ответственность за то, как вы надумаете поступить, лежит на вас, а не на мне.

— А как мы собираемся поступить? — задал вопрос Сесар.

— У нас только один перспективный вариант: продолжать игру нашей королевой. — При этих словах шахматист взглянул на Хулию. — Но, поступая так, мы рискуем потерять ее.

Хулия пожала плечами. Единственное, чего она желала, — это чтобы поскорее наступил финал, сколь бы великим ни был риск.

— Будем ходить королевой, — сказала она.

Сесар, заложив руки за спину, наклонился над доской — точно так же, как делал, пытаясь рассмотреть поближе какое-нибудь старинное фарфоровое изделие, относительно качества которого у него не было твердой уверенности.

— Этот белый конь, стоящий на b1, тоже выглядит плоховато, — негромко сказал он, обращаясь к Муньосу. — Как вы считаете?

— Да. Сомневаюсь, чтобы черные позволили ему долго оставаться здесь. Своим присутствием он создает им угрозу с тыла, будучи главным подспорьем для атаки белой королевы… Как и белый слон на d3. Эти две фигуры, вместе с королевой, являются решающими.

Мужчины молча переглянулись, и Хулия ощутила между ними импульс взаимной симпатии, которой никогда не замечала раньше. Это было как безмолвная солидарность двух уже смирившихся с неизбежным спартанцев в Фермопильском ущелье, уловивших среди прочих звуков приближающийся шум персидских колесниц.

— Я отдал бы что угодно, чтобы узнать, кого из нас олицетворяет каждая из этих фигур… — заметил Сесар, поднимая бровь. Его губы изогнулись в бледной улыбке. — Честно говоря, не хотелось бы узнать себя в этом коне.

Муньос поднял палец.

— Это рыцарь, не забывайте: Knight. Это звание более почетно.

— Я не имел в виду звание. — Сесар с озабоченным видом рассматривал фигуру. — Вокруг этого коня, рыцаря или как вам будет угодно, даже в воздухе пахнет порохом.

— И я так думаю.

— Это вы или я?

— Понятия не имею.

— Откровенно сознаюсь вам: я предпочел бы, чтобы меня на этой доске представлял слон.

Муньос задумчиво свесил голову набок, не отрывая глаз от доски.

— Я тоже. Он находится в большей безопасности, чем конь.

— Вот это я и имел в виду, дорогой мой.

— Что ж, желаю, чтобы вам повезло.

— И я вам также. Пусть последний погасит свет.

За этим диалогом последовало продолжительное молчание. Его нарушила Хулия, обратившись к Муньосу: