Юрист - Джон Гришэм

Глаза Кайла оставались сухими, хотя и ему было не по себе при мысли о впустую прошедшей жизни друга. Стоя возле могилы и глядя на массивный, полированного дуба гроб, он был не в состоянии разбудить воспоминания о старых добрых временах студенческой вольницы. Душу терзал жестокий вопрос: что, что он сделал не так? Может, следовало рассказать Бакстеру про видео, про Бенни Райта – про все, с самого начала? Может, знай Бакстер правду, он смог бы оценить опасность и вел бы себя иначе? Возможно. А может, и нет. Бакстера мучила совесть, он горел желанием во что бы то ни стало исправить ошибки прошлого. Если бы ему стало известно о существовании видеозаписи, он мог утратить всякий контроль над собой. Дал бы показания под присягой и махнул рукой на друзей. Предсказать его действия было нельзя, потому что мыслил он иррационально.

Но разве сам Кайл сумел с самого начала оценить истинные размеры опасности? Нет. Осознание того, насколько глубока разверзшаяся перед ним пропасть, пришло к нему только сейчас.

Сотня человек, окруживших могилу, напряженно внимали прощальным словам священника. На землю падали крупные холодные капли. Гроб и членов семьи укрывал растянутый на бамбуковых шестах тент из темно-красного полотна. Взгляд Кайла устремился вдоль ряда гранитных плит к воротам кладбища. За ними с ноги на ногу нетерпеливо переминались похожие на стервятников репортеры. Толпу людей с камерами и микрофонами сдерживала полиция: многие писаки не погнушались бы ничем, чтобы сделать крупным планом снимок безутешно рыдающей матери. Где-то за чужими спинами скрывались по меньшей мере двое, а то и трое подручных Бенни Райта. «Интересно, – подумал Макэвой, – прихватили они с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть не процедуру погребения, нет, а лица друзей Бакстера, которые пришли проводить его в последний путь?» Никакого особого смысла в том не было, однако, с другой стороны, что в действиях этих типов вообще имело смысл?

Но убивать эти хищники умели. Уж тут сомневаться не приходилось. Полиция штата продолжала молчать. Да и о чем говорить? Где свидетели? Где хотя бы одна зацепка? Убийца сделал свое дело тихо и чисто, не оставив даже гильзы. Нет ни предполагаемого киллера, ни сколь-нибудь вероятного мотива преступления.

Тишину у могилы нарушили громкие рыдания брата Мэнни. Нараспев произносивший молитву святой отец сбился, но тут же возобновил скорбный речитатив.

Кайл смотрел за ворота, неспособный из-за расстояния опознать в толпе посланцев Бенни. Было ясно, что они рядом: выжидают, следят за каждым шагом Макэвоя, Джоя Бернардо и Алана Строка, который на два дня покинул стены медицинской школы в Огайо. Из четверки друзей в живых оставались пока трое.

Когда священник смолк, послышались сдавленные всхлипы. После того как гроб забросали землей, люди начали расходиться. Что могло удержать их на кладбище после похорон? Кайл и Джой уступили дорогу родственникам, приблизились к свежему холмику.

– Думаю, наша новая встреча состоится очень не скоро, – мягко, но с непререкаемой твердостью в голосе сказал Джой. – Ты попал в дурную компанию, Кайл. Постарайся не впутывать меня в свои дела.

Отсутствующий взгляд Макэвоя покоился на кучке сырой глины. Джой Бернардо чуть повернул голову в сторону друга, губы его едва шевелились, словно он опасался, что каждое слово ловили скрытые микрофоны.

– Больше на меня не рассчитывай, ясно? Я и так влип по самые уши. Вот-вот свадьба, на подходе ребенок. Шпионские игры не для меня. Ты можешь продолжать, а я уже сыт ими.

– Понятно, Джой.

– Никакого «мыла», таинственных свертков и телефонных звонков. Никаких поездок в Нью-Йорк. Я не могу запретить тебе показываться в Питсбурге, но если вдруг будешь там, ко мне не заходи. Пожалуйста. Кто-то из нас троих – следующий, Кайл, и жертвой явно окажешься не ты. Твоя жизнь – слишком большая ценность. Без тебя им не обойтись. Попробуй-ка угадать, кому из нас достанется пуля.

– Не мы стали причиной его смерти.

– Ты в этом уверен?

– Нет.

– Они ведь были здесь, правда? И с определенной целью. Их цель – ты.

– Спасибо, Джой.

– Не стоит благодарности, Кайл. Поставь на мне точку. Да, еще кое-что: эту чертову видеозапись никто не должен увидеть. Все. Пока.

Дождавшись, когда Джой покинет территорию кладбища, Кайл последовал за ним.

В четверг, в половине седьмого утра Кайл вошел в кабинет Дугласа Пекхэма. Партнер стоял возле стола, как всегда, заваленного бумагами.

– Что с похоронами? – спросил Пекхэм, не отрывая взгляда от листа, который держал перед собой.

– Они состоялись. – Кайл протянул Дугласу еще один лист: – Вот подбивка ваших часов по делу банка «Онтарио».

Партнер пробежал глазами колонку цифр, поморщился:

– Всего тридцать?

– Целых тридцать.

– Ты не ошибся. Исправь на шестьдесят.

Кайл пожал плечами. «Вам виднее, сэр, вы босс. Если клиент готов заплатить двадцать четыре тысячи долларов за работу, которой не было, он с легкостью выложит и сумму, в два раза большую».

– В девять часов у нас слушание в федеральном суде. Выезжаем в восемь тридцать. Подготовь памятную записку и будь здесь к восьми.

В фирме еще не случалось, чтобы сотрудник на первом же году работы попал в зал суда. Мрачный ноябрьский день для Кайла вдруг стал ясным. Насколько он знал, никому из однокурсников не удавалось пока присутствовать на официальном слушании настоящего дела. Придя в «кубик», Макэвой начал просматривать электронную почту, когда на пороге выросла фигура Тэйбора – он держал высокий стакан кофе. Выглядел Джефф осунувшимся. После провала на экзамене он успел кое-как собраться с духом, и сейчас к нему постепенно возвращался былой гонор.

– Сочувствую, Кайл, – бросил Тэйбор, вешая плащ.

– Спасибо.

«Зануда» с шумом отхлебнул кофе, ему нужен был собеседник.

– Ты знаком с Эйч-У Прюиттом, партнером из секции судебных разбирательств? Он сидит двумя этажами выше.

– Нет. – Кайл кликнул мышкой.

– Верзила из Техаса, лет пятидесяти. Полное его имя – Харви Уэйн, но за глаза его зовут просто Уэйном, представляешь? Техасский Уэйн![14]

– Представляю.

– А прозвище его звучит как Техасская Тростинка – вес Прюитта более четырехсот фунтов. Раздавит и не заметит. Учился в средней руки колледже, затем – Техасский университет и юридическая школа при нем же. Гарвард ненавидит всей душой. Пару дней назад отловил меня в коридоре, чтобы поручить дело, с которым справится любая секретарша. В ночь на вторник я шесть часов перебирал папки в архиве, расставлял их по цвету, как того захотелось Уэйну. Отложил в сторону десять самых толстых, страниц по четыреста. Черт, это же полтонны бумаги! Вчера в девять утра гружу их на тележку и толкаю ее в конференц-зал, где сидят около сотни юристов. На пороге стоит Уэйн. Знаешь, что он мне сказал?