Так случается всегда - Эми Хатвани

Телефон сразу же начал подавать звуковые сигналы с тревожными ответами от моих родителей.

«Где ты? Как такое могло случиться? Ты в порядке?»

И я ответила им, где мы находимся, что врачи занимаются Тайлером, а я в полном порядке.

«Он признался, как поступил со мной, — написала я. — И обещал дать показания в полиции».

Отлично сознавая, что это сообщение вызовет еще одну волну расспросов, я выключила звук и засунула телефон обратно в карман. У меня урчало в желудке, но я игнорировала это, размышляя о том, что сделает полиция Беллингхэма, когда Тайлер явится с повинной. Какие последствия это повлечет за собой. Я довольно много читала в Интернете о законе, запрещавшем разглашать имя жертвы насилия. И я знала, что мое имя будут держать в секрете, если только я сама не соглашусь на огласку. Но Беллингхэм был маленьким городом. Люди, знакомые с нашими семьями, отлично знали, как близки мы были с Тайлером. Не говоря уже о тех, кто присутствовал на злосчастной вечеринке и мог легко сложить два и два, вспомнив, как мы с Тайлером зажигали на площадке для танцев и как потом я внезапно уехала с Мейсоном и Джией. «Мне придется переехать, — внезапно поняла я. — Я должна найти место, где меня никто не знает».

— Прошу прощения, мисс? — сказал чей-то голос, возвращая меня к действительности.

— Да? — ответила я, выпрямляясь на стуле и осознавая, что уже начала засыпать. Я подняла глаза и увидела стоявшего передо мной санитара, который увозил Тайлера для проведения тестов.

— Все выглядит неплохо. Ему понадобится физиотерапия, но пуля прошла мимо кости, так что необходимости в операции нет. Мы собираемся почистить рану, забинтовать ее, повесить руку на перевязь и дать ему антибиотики и болеутоляющие препараты, а потом вы сможете продолжить свой путь.

— Спасибо, — сказала я, испытывая странное облегчение при том известии, что рана Тайлера была не так уж плоха. Может быть, наша долгая дружба всегда будет фильтром, через который я буду видеть его. Может быть, невзирая на ту боль, которую он причинил мне, в глубине души я всегда буду питать к Тайлеру слабость, как бы я этому ни противилась.

Мы выехали из больницы в Монро около двух часов дня и провели полтора часа в полном молчании, пока я ехала на север — домой, в Беллингхэм. Тайлер почти всю дорогу спал, но, когда я свернула с основного шоссе, он неожиданно заговорил.

— Ты хочешь, чтобы я сделал это сегодня? — спросил он. Его голос был унылым и покорным судьбе. — Должны ли мы ехать в центр города прямо сейчас?

— Да, — ответила я. — Должны.

— Я уверен, что они заставят написать заявление и тебя тоже, — сказал Тайлер. — Но, вероятно, только после того, как я дам свои показания.

— О’кей. — Я хотела сказать еще что-то, но была настолько уставшей, что мне не хватало слов. — Я написала родителям, что мы отправились в летний домик попробовать выяснить отношения и обговорить все, что случилось. И сообщила, что взяла с собой пистолет только для того, чтобы чувствовать себя в безопасности в твоем присутствии. Я сказала им, что он выстрелил сам, что это был несчастный случай.

— Тогда я скажу то же самое, — пообещал Тайлер.

Уголком глаза я видела, как он повернулся и посмотрел на меня, но я заставила себя смотреть на дорогу. Я свернула на Лейк-драйв и доехала до Вест-Холли, улицы с односторонним движением, которая вела к центру города.

— Ты пообещал, что расскажешь им все. — Мой голос поднялся на октаву выше, чем обычно. — Ты расскажешь им, что сделал?

— Обещаю, — не колеблясь, заверил Тайлер.

Я ехала в сторону Гранд-стрит, размышляя о том, что кому-то из родителей, а может быть, и обоим, придется заехать за мной в полицейский участок и отвезти меня к тому месту, где я оставила свою машину накануне вечером, когда ждала окончания дежурства Тайлера. Я не могла поверить, что прошло всего тринадцать часов с того момента, когда я встретила его на парковке. Казалось, что все это происходило в другой жизни, и я чувствовала себя состарившейся на сотню лет.

Когда я остановилась на парковке и выключила мотор, Тайлер снова посмотрел на меня.

— Я знаю, что это ничего не меняет, — сказал он. — И я знаю, что это тебе не поможет, но мне действительно очень жаль. Я бы сделал все, чтобы исправить это.

— Вот и сделай, — жестко ответила я, хотя в глубине сердца не могла не почувствовать жалость, слыша страх в его голосе. — Сделай то, что обещал.

— И это все исправит? Все будет по-старому? — спросил он с робкой надеждой.

— Ничего не будет по-старому.

Я не была уверена, что снова смогу чувствовать себя «по-старому», что бы он там ни имел в виду. Я знала лишь одно — его признание и наказание, которое, вероятно, за этим последует, будет единственным, что поможет мне верить, что я смогу продолжать жить. Эти шаги необходимо было предпринять, прежде чем я смогу найти в себе силы двигаться дальше.

Мы еще несколько мгновений посидели в тишине, потом Тайлер здоровой рукой открыл дверцу машины. Он осторожно спустился на асфальт, а потом оглянулся и посмотрел на меня. Я вытащила из зажигания ключи от машины и протянула их ему, хотя понимала, что с его рукой на перевязи он не сможет вести машину. Но это была уже не моя проблема.

— Мне жаль, — повторил в очередной раз Тайлер и закрыл дверцу машины.

Я провожала его взглядом, пока он поднимался по лестнице к дверям полицейского участка. Мне хотелось побежать следом за ним, чтобы убедиться, что он расскажет все подробности того, что сделал, но я понимала, что не смогу вынести это. То, что произошло той ночью, и без этого непрерывно крутилось у меня в голове. И мне не нужна была помощь, чтобы вспомнить все детали. Я не нуждалась в том, чтобы услышать еще и точку зрения Тайлера. Мне нужно было лишь одно — знать, что он вошел в здание полиции, чтобы расставить все на свои места. Что он скажет правду.

Спустя три недели после того, как я вошел в здание полицейского участка и признался в том, что изнасиловал Эмбер, я направлялся в Беллингхэм-Тауэрз, где у меня была назначена встреча с адвокатом, Питером Томпсоном. Его наняла моя мама, как только я позвонил ей и сказал, что подписал документ об отказе от права на присутствие адвоката при даче показаний. Несколькими часами позже, после того как офицер привел меня в маленькую комнатку и записал каждое мое слово о том, что я сделал с Эмбер Четвертого июля, мне предъявили обвинение в изнасиловании второй степени, а после одной ночи, проведенной в камере, мама внесла залог и познакомила меня с Питером.

Сегодня я направлялся к нему в офис, чтобы обсудить сделку, предложенную окружным прокурором, и хотя я был полон решимости не позволять моему тревожному расстройству одолеть меня, я все равно чувствовал, как оно овладевает мною все сильнее. Когда я открыл застекленную дверь, ведущую в приемную офиса, сердце начало сильно биться, и я пожалел, что у меня нет таблетки валиума, которая успокоила бы мои нервы.