Мама!!! - Анастасия Миронова

поняла, что все хотели ответить точно так же, но боялись самого этого слова, как удара током. Даже в глазах Аньки, веселой, ставшей теперь настоящей заводилой в классе, читалось только одно: «Ужас! Мы все чувствуем ужас».

Саша вырастет и напишет об этом книгу. Так и назовет ее «Ужас». Она очень постарается. Будет хорошо учиться, много читать, каждый выходной станет писать дома сочинения. Недавно они играли у Аньки дома, Саша рассказывала им новую историю про Барби и Кена. Сама придумала.

– Как ты хорошо сочиняешь, – похвалила ее тетя Лена, потрепала по плечу и вдруг серьезно добавила: – Вырастешь и обо всём этом напишешь.

– О чем? – спросила непонятливая Анька.

– О нас и о Лесобазе.

– Как мы тут живем? – встряла маленькая Женя.

– Да, как живем, – подтвердила тетя Лена. – Как живем, выживаем, мыкаемся, как баба Тоня на кровати своей ютится, как вы с мамой воду носите, как дядя Валя слег, как Анька дохлую крысу за хвост подняла и домой принесла. Обо всём напишешь.

Саша молчала. Никогда еще обычно веселая тетя Лена так с ней не разговаривала.

– Как книгу назовешь? – спросила Анька.

Тетя Лена подсказала:

– «Ужас Лесобазы». А еще лучше – просто «Ужас».

У Саши внутри что-то оборвалось. Будто от часов с кукушкой отвалился маятник. Она закричала дико, с ревом: «Мама! Мамочки!» – и выскочила из квартиры в одних колготках и платье. Долго плакала в подъезде, стоя лицом к голубой стене. Тетя Лена накинула ей на плечи шубу и ждала на площадке. Когда Саша обернулась, глаза у тети Лены тоже были мокрые, но она улыбалась и приговаривала: «Ладно, ладно, что ты? Бывает и хуже, бывает. Мы еще хорошо живем, очень хорошо».

Сегодня на выборах ей также хотелось закричать: «Мамочки!» И сейчас хочется орать во весь голос, чтобы вытолкнуть из себя этот ужас.

Гулять совсем не хочется, но дома еще хуже, дома Серёжа с его кашей. Саша просыпается – бабушка уже варит кашу. Засыпает – снова каша на плите. Бедный! И мамы у него рядом нет.

Саша наконец отошла от Анькиного подъезда. Куда-то всё же надо пойти. Во дворе она ни с кем уже не играет, кроме соседки Таньки и Светки, но те сегодня вряд ли выйдут гулять – поехали в город. Бабушка говорила, что нормальных у них в доме трое: Саша, Светка и Танька, потому что их с Танькой мамы работают преподавателями, а у Светки – диспетчером в пароходстве. А остальные, говорит бабушка, алкашня будущая. Она, правда, про Шуру не знала, Шура хороший, но теперь вообще не гуляет, сидит днями со своей безумной мамой. Так что во дворе делать нечего. Там уже и не осталось ничего, качели доломали, только длинное бревно на цепях в форме крокодила цело, но на нем надо качаться сразу нескольким. Горки нет, доски выломали, с берега Туры на фанерке теперь не катаются – в начале зимы там мальчик с папой провалились под лед у всех на глазах, Саша тоже видела. Вылезли, конечно, но оба заледенели. Одна она всё же далеко не убегает, даже в соседний двор побаивается без компании заходить, потому что появились злые дети, могут избить. Саша здесь посидит на скамеечке, рядом с Анькиным домом.

Она села, стала чертить ногой круг. Представила, что это сцена. Перед ней – полный зал людей. Разные иностранцы, ученые, артисты пришли ее слушать. Саша – известная писательница, зрители хлопают, просят ее рассказать про свою работу, свою книгу, свои планы. Вот тянет руку пожилой мужчина с красивой седой бородой.

– Hello, my name is John. How are you?

– Well, my name is Alexandra, I am fine…

Джон задает ей вопросы, длинные, сложные про ее книжку и про то, любит ли она путешествовать. Саша отвечает. Конечно, на английском. В школе они еще английский не учили, но у нее есть учебники, и она знает разные фразы. Ей кажется, что она говорит по-английски быстро и совсем без акцента. Как во сне. Саше часто снится, будто она всю ночь проговорила на английском или французском. Хочет записать услышанное во сне, но пока встает с кровати, всё из головы пропадает. И сейчас, как бы складно она ни рассказывала Джону о планах написать еще одну книгу, она тут же всё забудет.

Саша то вставала на место воображаемых зрителей и сама себе задавала вопросы, то садилась на скамейку и за себя отвечала. Да, у нее большие планы, она хочет написать много книг, не только о Лесобазе, но и про дрессировщика кошек. О девочке, которая мечтала стать принцессой, а когда узнала, что принцессами нужно родиться, решила быть балериной. Саша так увлеклась, что запрыгнула на скамейку.

«Ваша последняя книга издана тиражом миллион экземпляров. Как вы думаете, это много или мало?» – спрашивает Сашу-писательницу черноволосый парень с длинным скучным лицом. Саша-девочка задумалась. А и правда, это много или мало? Дома у нее были книжки с тиражом и в два, и в три миллиона. Миллион, конечно, очень много, они в школе еще до миллионов не считают. Но чтобы сразу по миллиону печатали книжки? «Наверное, это много…» – отвечает Саша-писательница.

– Эй, ты чего туда залезла?

Саша испуганно спрыгнула со скамейки. Рядом стояла Вика Иващенко. Точно, она ведь живет в этом доме! Очень хорошо, что Вика вышла гулять. Она – не будущая алкашня, она хорошая девочка, ее мама работает бухгалтером на швейной фабрике, а папа тренирует пожарных. Они вместе ходили в садик и нулевой класс, а потом Вику перевели в другой, ее обижали мальчишки.

– Миллион – это много или мало? – спросила она Вику. Та почему-то уставилась в небо, будто там был написан ответ.

– Миллион? – протяжно переспросила она. – Миллион – это смотря чего. Миллион людей – это очень много, а миллион песчинок – даже рыбкам в аквариуме не хватит.

– А миллион книжек?

– Это много. Не влезут в библиотеку.

Саша и сама знала, что столько книжек в их библиотеке не поместится. Она тоже на всякий случай посмотрела на небо. Они помолчали. Вика надела варежки, – она только что вышла из дома с голыми руками, – хотя было совсем не холодно, Саша обычно в такую погоду варежки вообще не надевала, мама ее за это ругала.

– Тебе зачем миллион книжек? – вдруг спросила Вика.

Саше стало неловко. Не будет же она говорить, что только что изображала большую писательницу и сочиняла, будто у нее напечатан миллион книг.

– Ну? – не отступала Вика.

– Мне-то? Ну ладно… Я