Ночь с четверга на пятницу - Инна Тронина

— А причём здесь Сибилла? — удивился Тураев.

— Я не утверждаю наверняка, ибо со свечой не стоял и источников в их среде не имею. Но она вполне может быть причастна к составлению этого досье и к переправке его на Запад. По Интернету такие вещи не пересылают, и электронную почту вскрыть — для того же Стефана раз плюнуть. Нужно передавать по старинке, с курьером, чтобы никаких адресов и зацепок — ничего в Сети не осталось. Информационная война требует боеприпасов, а этот — на уровне атомной бомбы средней величины. Если, конечно, грамотно с ним поработать… Не находишь странным, что этот самый Воронович отправился из Приморья на Филиппины, прихватил драгоценное досье — будто знал, что встретит там Лёву. Не на всякий же случай он с собой диск возил! И Лёва — осторожный, благоразумный, просчитывающий последствия надолго вперёд — вдруг схватил досье и повёз в Москву, подставив себя под ужасные неприятности! Да что себя — всю семью, маленьких дочерей! Так он мог поступить только по просьбе Сибиллы. Она, кстати, знала Вороновича лично. Мой племянник забывал о родителях, о близких, о себе самом, когда жена этого требовала. Я его буквально не узнавал! Лёва зверел, когда кто-то из нас осмеливался критиковать Сибиллу. Мы её имя старались без нужды лишний раз не произносить, чтобы Лёва не обвинял нас в намерении разлучить их. Сейчас он, конечно, заорал бы на меня. Мол, мастодонт, совок, параноик, которому повсюду мерещатся шпионы! И это немудрено, раз я сам — шпион. — Яков невесело рассмеялся. — Лёва обожал её до безумия, в любой момент был готов жизнь за неё отдать. И отдал, судя по всему! А она даже не проводила мужа в последний путь. И, представь себе, до сегодняшнего дня не обозначила своего присутствия — хоть в Африке, хоть ещё где. Так бывает, если в случае опасности агент залегает на дно. Никто не должен знать, где он. Значит, вести Сибиллу будет трудно, даже невозможно.

Яков перевёл дух и откинулся на спинку кресла. В комнате пахло цветами, парфюмом с амброй и ванилью. И смотрел с портрета в чёрной рамке смеющийся счастливый Лёвка, а под окном визжали внуки Якова, уже позабывшие о смерти двоюродного дяди.

— По-вашему, скоропалительные обыски связаны именно с этим? — Артуру до сих пор не приходила в голову такая мысль. — Тогда Лёвку должна вести ФСБ. Допустим, воспользовались эксцессом Фирсовой, чтобы провести обыски… Так?

— Не знаю! — громко ответил, почти крикнул Яков. — И, честно говоря, не желаю знать. Это — одна из версий, но возможны и другие. Я только хочу предупредить тебя о том, что можно замазаться в этом дерьме, а потом не отмыться. На твоём месте я постарался бы избавиться от диска как можно скорее. Если хочешь, я помогу тебе в этом. Свяжусь, с кем надо, узнаю…

— Не нужно!

Тураев поднялся с кресла, и потемневшие глаза его сузились. Как всегда в минуты опасности, смуглое лицо покрылось гипсовой бледностью, а лоб избороздили морщины.

— Я вас прошу ничего не предпринимать! Я не показывал вам эти кадры, не говорил о последнем желании Лёвки. Всё сделаю сам, потому что это — предсмертная воля моего друга. Да, он мог намеренно не назвать имени Сибиллы в разговоре со мной. Но есть вероятность, что она вообще не причастна к этой истории. Скорее всего, западные спецслужбы нашли бы другого курьера, формально ничем с Сибиллой не связанного. И, кроме того, Лёвка не подставил бы меня под удар, зная, что за ним может следить «контора». На мой взгляд, всё произошло спонтанно. Потому Лёвкины действия и были такими нервными, непрофессиональными. Он непременно продумал бы наперёд свои поступки, готовясь заранее, а тут у него просто не было времени. Дискету искали очень тщательно — факт! Причём не ФСБ, а милиция, Петровка! То есть подчинённые тех самых «оборотней», героев нашего романа. И эти странные истории с девушкой и парнем, приехавшими в ресторан со Стефаном! Ещё двое спаслись только потому, что вовремя покинули Москву. И прямо перед побегом одного из этих скрывшихся пытались задержать люди из автомобилей с синими номерами! Разумеется, ни с кем из них мне толком не удалось поговорить. Меня знает только один человек, как раз который скрылся. Что спрашивали у тех двоих, понятия не имею. Но в результате один из них мёртв, а другая в двадцать три года стала терять память и заговариваться. Я сам хожу по плашке, которая в любой момент может обломиться. Но в память Лёвки буду работать до тех пор, пока жив. И вас прошу уважать волю погибшего, то есть не делать того, что ему не понравилось бы. А именно — не приплетать сюда Сибиллу, не строить предположений о её причастности к подготовке досье. И, более того, не обвинять её в действиях, направленных против России. Вы ослеплены ненавистью к этой женщине, и потому готовы, пусть бессознательно, взвалить на неё грехи всего человечества. Ещё раз прошу прощения, если чем-то вас обидел.

Артур видел, что Лёвкин дядя разозлился. На шее, на лбу, даже на лысине у него вспухли вены.

— Я понимаю, что Сибилла совершила достаточно неблаговидных дел в своей бурной жизни. Но пусть она отвечает за то, в чём действительно повинна. Мы не знаем всех обстоятельств, в том числе и тех, в силу которых она сейчас не может связаться с вами. А вдруг она арестована, больна, ранена? Не дай Бог, убита? Я не прошу для неё снисхождения, но не хочу и напрасных наветов. Лёвка теперь там, где отвечают за всё без утайки. И пусть он сам раскается в своей сумасшедшей любви к жене или благословит её. И никто, включая даже родственников, не вправе решать за Лёвку, кого ему любить, а кого ненавидеть. Даже сам человек не всегда может властвовать над собой, понимая, что слабость его — не вина, а беда. И тут уж тем более никто не хочет, чтобы его до сорока почти лет держали за дурачка. А ведь вы прекрасно знаете, что Лёвка не был дурачком. Он просто хотел сделать мир чище и лучше…

Яков некоторое время сидел молча, пристально глядя на портрет племянника — будто мысленно разговаривал с ним. Артур, чтобы не мешать, поднялся с кресла и подошёл к окну, за которым слышалось ржание лошадей, звенели детские голоса. Время от времени их прерывал властный, женский. Двое внуков Якова совершали вечерний моцион на пони под руководством его снохи Катерины.

Наконец-то, в конце января, ударили настоящие морозы, а перед тем выпал снег. Теперь двор, дорога, поля, далёкий лес — всё искрилось, переливалось, играло, радовалось под лучами ещё низкого, но уже повернувшего к весне солнца. Артур смотрел на голубое, с редкими хлопьями облаков, ледяное небо, и пытался представить, как там существует душа друга, чьё тело десять дней лежит на Востряковском кладбище. Надо же — Лёвка всё уже знает, а Артур — нет! Для друга теперь не существует вопроса, есть ли жизнь за гробом, как на самом деле устроен мир, и почему он такой несовершенный…

В хозяйстве Якова Райникова было четыре лошади, включая двух пони. И все они бегали по кругу, огибая не только дом, но и просторный двор. Гривы и хвосты у всех животных были убраны особым образом — в соответствии с пожеланиями хозяев. Пони маленькой Жени был подстрижен и раскрашен под жирафа. Её младший братишка Савва изо всех сил старался удержаться на лошадке, загримированной под зебру. Катерина и Арсений, одетые в тёплые куртки, шерстяные рейтузы, высокие сапоги и барашковые шапки-кубанки, демонстрировали и детям, и наблюдавшему из окна Тураеву чудеса профессиональной выездки.