Крылатый сфинкс, печальный цербер - Антон Леонтьев

Внезапно у ног соседки возник черный бульдог, решивший не вовремя лизнуть ее своим длинным красным языком. Соседка, от неожиданности резко дернувшись, оступилась и полетела по лестнице вниз, ружье, громыхая, скакало за ней и, так и не выстрелив, приземлилось у ног Натальи.

А тело соседки, не долетев пару ступеней, налетев со всего размаху шеей на металлическую скобу, которая практически отделила голову от туловища, осталось лежать в крайне неестественной позе. По ступенькам полились, тотчас собираясь в огромные лужи, потоки черной крови.

– Вам отрежут голову! – выдохнула Наталья, чувствуя, что внутри ее нарастает булькающий смех. Жаль, что «Золотую дюжину», антологию классических шедевров, выпущенную их издательством и включавшую в том числе и булгаковского «Мастера», она этой особе подарить так и не успела.

А теперь было уже решительно поздно.

Мальчик по имени Вася, заголосив, бросился вниз и, пытаясь перевернуть грузную бабулю, рыдал и звал ее. А черный бульдог Гамлет с независимым видом затрусил по коридору второго этажа куда-то вдаль, считая, что происходящее его не касается.

Ну точно, подмосковная собака Баскервилей! Наталья принялась истерично смеяться.

– Бабуля! Бабуля! – рыдал мальчик по имени Вася, а Наталья, вздохнув, направилась на поиски телефона. Надо было второй раз за день вызывать «Скорую».

Полицейский чин только начал допрос Натальи, когда в холл дома соседки вошли Саша и Ната.

От Натальи не ускользнуло то, как по-приятельски полицейский приветствовал обоих. Затем страж порядка куда-то вышел, а Саша произнес:

– Наташа, пойдем.

– Я никуда не пойду! – заявила Наталья. – Скажу, что намеренно столкнула старуху, и меня сейчас заберут в СИЗО. И там вы меня не достанете.

По злобному взгляду ведьмы Наты она поняла: достанут.

– Пойдем, – продолжил Саша, подходя к ней и подавая куртку. – Тут тебе делать больше нечего.

Наталья, бросив тревожный взгляд в сторону все еще рыдавшего мальчика по имени Вася, произнесла:

– А ребенок как же?

– У него есть родная мать! Пусть плохая, пусть оставившая его на съедение бабки-чудовища, но родная! И нечего вмешиваться в чужую жизнь! – отчеканила сурово Ната.

Наталья опустила глаза. Саша взял ее под руку и шепнул:

– Не бойся. Все будет хорошо. Помнишь, я дал тебе обещание? И я его сдержал!

Наталья, встрепенувшись, в надежде посмотрела на Сашу. Он дал ей только одно обещание.

Найти Кирюшу.

Безропотно, никем не останавливаемая, она покинула дом соседки, чей уложенный на носилки труп как раз грузили в карету «Скорой». Подъехала машина, из которой выпрыгнула полная рыжеватая женщина. Она влетела в дом с криком:

– Сыночек, Васютка, вот и мамуля! Горе-то какое!

Мамуля… Наталья еле заметно скривилась. И кто сказал, что неродная мать, искренне любящая ребенка, лучше родной, ребенком пренебрегающей? На основании чего – того, что какая-то курица когда-то случайно забеременела и произвела на свет маленькое чудо, до которого ей нет ни малейшего дела?

Зато есть дело другим: тем, кто его готов любить!

Тут Наталья заметила фургон – тот самый, который она бросила на заправке. Или, быть может, его близнеца-братца. Саша взялся за ручку двери, а Ната произнесла:

– И все же я против.

Саша открыл дверь и сказал:

– Доверься мне! Я сдержал свое слово!

Наталья, войдя в фургон, увидела, что он пуст. В гневе повернувшись к Саше, она воскликнула:

– Так и знала, что соврешь! Что, добился своего, заманил к себе в фургон? Теперь можешь увезти и убить! Вместе со своей сестричкой.

Вместо ответа Саша вынул мобильный телефон, вызвал абонента по скайпу, и уже через несколько мгновений Наталья увидела лицо незнакомой женщины, а около нее мальчика, живого, невредимого и, кажется, здорового. Хотя и печального.

Это был Кирюша.

Отбросив очередной финал незавершенной рукописи, Наталия Хрипунова скривилась. Нет, не то!

Раздался звук селекторной связи. Куклообразная блондинистая секретарша безответственного редактора отдела женского триллера Инги Дмитриевны оторвала взгляд от крутого мобильного, по экрану которого летали ее наманикюренные пальцы, взяла трубку и пропела:

– Да, Инга Дмитриевна!

Наталия едва сдержала ухмылку. А затем посмотрела на финал романа, так и не дописанного романа, который должен был выйти под ее, Наталии Хрипуновой, именем. Не фонтан, но попрет.

Секретарша, имя которой Наталия никак не могла запомнить, произнесла:

– Инга Дмитриевна просит очень извинить, она примет вас через пять минут. Вам сделать кофе?

Наталия Хрипунова, понимая, что Инга намеренно, из тактических соображений заставляет ее ждать в приемной, ядовито-любезным тоном ответила:

– Нет, лучше чаю! Черного, с лимоном!

Секретарша уцокала, а Наталия снова взглянула на рукопись, написанную на этот раз какой-то студенткой Литературного института. Конечно, финал может быть и таким, но в нем Наталии не хватало прежнего драйва и неожиданного поворота, ставящего все с головы на ноги. Ну, или наоборот.

А стандартные ходы ее не прельщали. Пусть и в романах, написанных литературными зомби.

Но, видимо, придется отдавать Инге этот вариант, потому что тянуть со сдачей окончания рукописи уже было нельзя. «Орфушники» намекнули, что если она не представит последние главы до среды, то никакой перепечатки ее прежних романов не будет.

А был уже вторник.

– Прошу вас! – Секретарша, улыбаясь, протянула Наталии наполненную ароматным чаем чашку со свиньей – в самом деле, с лимоном. Надо же, какой у «орфушников» сервис!

– Спасибо, – сказала Наталия, осекшись, так как поняла, что не помнит имени этой особы.

Писательница Хрипунова сама не ожидала, что все пройдет так гладко. До Москвы она тогда добралась в компании расфуфыренных молодых геев, возвращавшихся с вечеринки, которые оказались к тому же страстными поклонниками ее творчества и узнали королеву российского триллера, несмотря на ее несколько потрепанный вид и более чем странное место, в котором они ее подобрали.

– А что вы ночью в области делали? – спросил один из нежных юношей, а Наталия ответила сущую правду:

– Труп закапывала!

Парнишки покатились со смеху, сочтя это изящной шуткой любимой писательницы, а Наталия про себя усмехнулась: надо же, говорила правду, а все сочли, что это ложь.