Наемник Зимы - Людмила Астахова

Те из людей, кому довелось видеть настоящие эльфийские замки, могут себе представить и стены из грубо тесаного камня, возносящиеся ввысь, и круглые башни-бастионы, подобные стволам тысячелетних дубов, и серую черепицу островерхих крыш, мелкую, как рыбья чешуя, и окованные железом ворота. Все это было. Наверное. Ныне же там остались лишь небольшой участок обрушенной стены, поросшей лишайником и неприхотливыми цветочками камнеломки, остаток древнего донжона и ворота. Эти ворота единственное доказательство наличия волшебства, потому что, несмотря на весьма солидный возраст, они по-прежнему крепки и выглядят так, словно установлены не десять тысяч лет назад, а только вчера. И более на острове нет ничего необычного и странного, ни в старых лодках, ни в бурых навесах, ни в аккуратных поленницах сушняка не таится ни крупинки колдовства. Вьется над очагом тоненький дымок, греется на солнышке здоровенный белый пес, сушится самодельная сеть, развешенная на шестах. Тишина вокруг звенящая, и нет ничего более притягательного в этих местах, чем ее бездонный омут.

Ничего особенного на острове не отыскать, если не ведать, что здесь живут волшебники. Три старых эльфа, таких старых, что это заметно даже постороннему глазу. Три настоящих старца. Достаточно увидеть их снежно-белые седые косы, пергаментные лица, промерзшие до самого дна мудрые глаза. Нет, годы не сгибают прямых спин эльфов, не отнимают ни силы, ни ловкости их рук, ни крепости ног, в отличие от людей, чья старость подобна тяжкой болезни, а порой и хуже смерти. И хотя волшебники счет своим годам перестали вести уже давно, но Мастер Книжник – Риннан мог целый день рубить дрова и не сильно притом запыхаться, а он старше Мастера Мечей – Фьеритири и Мастера Дорог – Ульнари чуть ли не вдвое. И все же они очень стары, великие волшебники из Цитадели.

Остров соединяется с берегом узкой полоской мели, на локоть скрытой под водой. Вполне преодолимая преграда для пешего. А для всадника, так и вовсе не помеха. Иногда мастер Фьеритири ходил в ближайшую деревеньку за мукой и медом, а желающих пересечь отмель в обратном направлении выискалось совсем мало. Но волшебники не удивились, когда в разгар лета одинокий всадник нарушил их многолетнее уединение. Он был не один, а с мальчиком. Пришелец поклонился и указал на ребенка:

– Я нашел его в Озерном Шассфоре. Его зовут Ириен.

– Спасибо тебе, Эвантарин. Ты более ничего не должен нам, – сказал Мастер Фьеритири. – Прощай.

Тот, кого назвали Эвантарин, молча коротко кивнул, вскочил на коня и умчался прочь, оставив ребенка Мастерам. Больше Ириен его никогда не видел.

– Значит, вот ты какой, – задумчиво сказал желтоглазый Мастер Ульнари, внимательно разглядывая мальчика.

– Он знает, – чуть слышно пробормотал по своему обыкновению Риннан.

– Он – Последний, – добавил Мастер Меча.

Ириену исполнилось восемь лет, когда началась его жизнь на острове в компании с тремя чудаковатыми старыми волшебниками, и она была прекрасна. Летом они жили под открытым небом, только в дождь укрываясь под легким навесом, а зимой перебирались в единственное сохранившееся от крепости каменное помещение с крышей из камыша. Каждый день Ириена был заполнен до самых краев. Он учился варить кашу и читать древние свитки на Истинном языке. Он ловил рыбу и искал Отражения слов, плел сетки и слагал заклятия. Он учился быть воином, волшебником, следопытом, охотником, танцором и еще множеству иных ремесел. Всему, чему могли научить его три Мастера. Время их уходило, и они торопились отдать Последнему Познавателю все свои знания.

Когда на зарастающие бурьяном развалины древней крепости явились эльфы-чародеи, чтобы возродить Цитадель, их было больше двадцати. Осталось трое: узколицый мастер Риннан всю свою долгую, даже по эльфьему счету долгую жизнь изучавший Лонгийр – Истинный язык Творения, тот самый, на котором говорил сам Создатель; Мастер Фьеритири, мэтр Фьер, вложивший в руки Ириена два меча; и, конечно, знаток всех дорог мира – Ульнари Мудрый. Они старались изо всех сил, но их последний воспитанник получился особенным, можно сказать, самым неправильным из всех, живших когда-либо Познавателей. Был ли в том промысел Создателя или недочет учителей, останется великой тайной, потому что Творец не имеет привычки делиться своими задумками, а Мастерам из Цитадели не принято задавать откровенных вопросов. Спрашивать же об этом самого Ириена Альса бессмысленно. Не ответит. Вернее, сначала красочно обругает, а потом отправит с такими вопросами куда подальше.

Люди и другие народы мало знают об эльфах и от невежества придумали байку о том, что те взрослеют медленно. Эльфы живут долго, очень долго, но взрослеют они точно так же, как и все остальные. И эльф-подросток в пятнадцать лет почти ничем не отличается от людского мальчишки такого же возраста. Точно так же любит задавать неудобные вопросы, тут же подвергая сомнению и осмеянию любой, даже самый мудрый и осторожный ответ. Но с Ириеном у Мастеров проблем почти не было. Он не бунтовал, не считал нужным пререкаться, не грубил и тем более не подвергал сомнению нехитрые истины, которые в устах волшебников звучали не слишком понятно. Из обычного эльфийского мальчика, в меру серьезного, в меру шаловливого, сначала получился молчаливый и замкнутый подросток, а потом вдруг оказалось, что юноша Ириен имел собственные планы на дальнейшую жизнь. Однажды летним утром он уложил в небольшой мешок все свои скромные пожитки, вложил мечи в заплечные ножны, вежливо попрощался с учителями и ушел по отмели в сторону восхода. У эльфов не приняты долгие прощания. Не принято пускаться в разговоры, давать наставления и напутствия, и махать вслед тоже против обычая. Поэтому Мастера, как ни в чем не бывало, вернулись к своим делам, едва только стих плеск воды под ногами Ириена. Только Мастер Фьеритири позволил себе довольную ухмылку, но не более. Потому что волшебники из Цитадели привыкли воплощать свои замыслы в жизнь, а на пути к их неведомой цели пока что были сделаны только самые первые шаги…

Паршивый это был день, с какой стороны ни посмотри, по всем статьям. От сырости холод казался всепроникающим, и от него не спасали ни десять одежек, ни живой огонь. К тому же атмосфера хозяйственного двора ничуть не способствовала улучшению душевного самочувствия. Прислуга совершенно отбилась от рук, решив, что урезанный паек есть разумный повод для уклонения от своих обязанностей. Слой навоза, смешанного с помоями и гнилой соломой, устилал все пространство от одной стены до другой, ничуть не смущая своим видом и запахом совесть обитателей Тэврского замка. Оттепель и талая вода тут же превратили это отвратительное месиво в липкую вонючую жижу, источающую немыслимое зловоние. И, похоже, смерды успели принюхаться.

Пересечь двор означало окончательно погубить сапоги. И Альс уж было раскрыл рот, чтобы высказать свое мнение относительно творящегося безобразия, но взгляд его случайным образом переместился с визжащего поросенка в загоне на согнутую спину столяра, латавшего ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж пристройки, а оттуда на стену донжона и затем на низкое, затянутое грязно-белыми тучами небо, грозящееся разразиться то ли снегом, то ли дождем. Далеко-далеко, наверное, над самым Чернолесьем, летела одинокая птица неразличимой породы. Летела на север. А это означало, что случилось то самое, что всегда случается, когда кажется, будто уже не осталось никакой надежды, – пришла весна. Пусть еще будут и метели и морозы, но сударыня Весна нанесла смертельный удар в каменное сердце госпожи Зимы. Где-то высоко-высоко уже соткались и зародились теплые воздушные потоки, которые растопят снежный панцирь Запроливья, воскресят эту землю ото сна и возродят к жизни. Несмотря ни на что, это и был первый день весны.