Самовар - Михаил Веллер

Оскорбленный ущемлен в главном – в своем самоутверждении. Причина, аспект обвинения – дело десятое. Как он может теперь утвердиться? Поединок с оружием в руках! Еще посмотрим, кто из нас значительнее – храбрее, сильнее, ловчее. И общественная мораль всегда признавала это!! Вышел драться – уже достоин, струсил – дерьмо. Храбрость и сила все покроют.

Не в том дело, что я подлец, не в том, что все это знают, а в том, что ты посмел мне это сказать.

Бред, да? Обвиняют в одном, а оправдывают за другое. Почему? А это другое в деле самоутверждения самое главное. Что у тюленей на гальке перед самками, что у мушкетеров в королевском дворце.

Известная каждому ситуация: вас неожиданно и болезненно обхамил, оскорбил начальник или просто прохожий бандюга. И по морде не дашь – или уволят навсегда, или изуродуют. И ответа подходящего в волнении не найти. И ничего не докажешь, сам же еще пострадаешь безвинно. Мог бы безнаказанно – уб-бил бы г-гада. Просто пристрелил? Нет, неинтересно, мало просто лишить его жизни – надо, чтоб он перед смертью знал, кто его убил и за что. Он покусился на святая святых – вашу значительность. Самоутвердился через унижение вас. Так пусть знает, кто значительнее!

Вот абхазу или корсиканцу обычай позволяет застрелить обидчика в спину из засады. Неблагородно, трусливо, не так значительно. Но все остальные все равно узнают, что убил, поступил по-мужски. А родня убитого, в свою очередь, начнет охоту на тебя, и ты это знаешь, на этот риск идешь. И так, пока весь род не искоренят, не успокоятся. Такой подход даже круче поединка.

Кодексы чести и формы достоинства могут быть разными. Но самое главное в них едино: не смей меня задевать, а то уничтожу. А если не уничтожишь – ты незначителен.

Самопожертвование. Когда плененный, обреченный на казнь викинг хотел продемонстрировать свое мужество и презрение к врагам, он просил сделать ему кровавого орла. Эта самая жестокая из казней производилась только добровольно, и в ней нельзя было отказывать: разрубались и раздвигались ребра на спине и у еще живого вырывались легкие вместе с сердцем.

Что ж, военное счастье ему изменило: судьба. Но он храбр, достоин, и самой своей смертью заставит даже врагов уважать себя.

Здесь – все равно помирать. А вот самурай, следуя бусидо, кодексу чести профессионального японского воина, взрежет себе живот из чести, если честь повелевает умереть. Жить может любой, это удел черни, трусливых обывателей, а вот умение жертвовать жизнью своим ценностям, правилам, достоинству – это удел лучших, самых уважаемых. А струсишь, не сделаешь харакири – сгинь с глаз, презираемый всеми.

И всегда самурай бесчестию предпочитал смерть. Умереть – но быть достойным и уважаемым.

Не столь жесткий, но кодекс чести был в разные времена у разных народов – и только у высших классов. А высший класс всегда происходил из воинов. И бесчестью, если нет способа восстановить честь, всегда полагалось предпочесть смерть. Честь покойника как бы частично восстанавливалась.

Это что? Это человек демонстрировал (иногда – лишь себе одному!): я храбрый, у меня есть достоинства и ценности, и если я сам и другие не могут уважать меня иначе – ладно, я умру, и это самое достойное, самое значительное, самое уважаемое, что я могу сделать. Жертвуя жизнью, я показываю: я человек, а не тварь.

Это не каждому по плечу, ребятки. И заметим: честь – это так или иначе, более или менее, но – понятие условное. И без нее жить можно. И не лежало бы в основе ее нечто внутренне присущее человеку – не появилась бы она.

Если человек жертвует жизнью ради детей, семьи, племени – это понятно: биология, выживание рода и вида, у животных то же самое. Ради родины – ну ладно, расширенное понимание того же самого. Ради друзей – это уже вовсе редко, это прославляется, это благородство… а благородство, опять же, есть одна из высших форм достоинства, уважения, значительности, да и с честью это понятие сопрягается, черт возьми. А ради религии? Ладно, пусть интерес простой и шкурный: вечную душу спасти. Ну, а ради научной истины? Святая Дева, какое дело Джордано Бруно до этой астрономии, на костер-то идти зачем?!

Томас Карлейль был человек не вовсе глупый, он как-то сформулировал: Высшее счастье есть самопожертвование. Человеку что-то настолько дорого, настолько ценно, настолько важно, источник для него таких мыслей и чувств, такого самосознания, что он утверждает это максимальным способом, каким только вообще возможно: добровольно расстается с жизнью.

И никто с ним ничего сделать не может! Его пытают – он терпит. Его жгут – он не отрекается. Не сломлен. Дух его победил.

И что – станет кому-нибудь лучше жить из-за того, что Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот? А дети твоих друзей вырастут лучшими людьми, чем выросли бы твои? А Господу Единому и Всеблагому не все равно, двумя или тремя пальцами ты совершаешь некое движение?

Итак. Некоторые абстрактные вещи могут быть человеку дороже жизни. Практической пользы ему от них никакой. Но могут они служить предметом возбуждения чувств такой силы, что эти чувства пересиливают собственно инстинкт жизни, и утверждаясь через эти понятия, человек может совершить субъективно максимальный поступок из всех возможных – пойти на смерть. Ух он выше своих экзекуторов! Ух народ головами качает: оценивает…

Это ж надо иметь разум, чтоб до такого додуматься. Только человек и может. И нервную систему, чтоб такие чувства испытывать.

Субъективно-то, а, тот суперавантюрист, который завоевал и уничтожил целое государство, совершил меньший поступок, чем тот, кто за свою истину сам взошел на костер.

* * *

Реализуя самую глубинную, первичную данность – инстинкт жизни,

– удовлетворяя потребность испытывать ощущения, много, сильных, разных,

– человек в результате совершает поступки,

– причем не обязательно необходимые для поддержания собственно своей жизни, но часто вроде и глупые, бесцельные, необязательные,

– но дающие необходимые сильные ощущения,

– и связь этих поступков с необходимыми ощущениями – желаемыми, требуемыми мозгом, такова, что в результате

– человек делает в жизни самое большое, на что он способен.

Надо сказать, что, опять же, люди в общем всегда знали, что человек должен делать в жизни самое большое, на что он способен.

Что и делали. Обычно не вдаваясь в философские хитросплетения.

Они придумывали себе цели, и придумывали теории, чтобы объяснить это какими-то внешними причинами. Ради славы, ради прогресса, ради справедливости, ради будущего, ради счастья всего человечества… да цель, в конце концов, может быть объявлена любая.

Но суть– то заключается в самом человеке. В его устройстве и его потребностях.

Отсюда жутко примитивное, отвратно вульгаризованное американское зарабатывать как можно больше денег.