Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

Девушка на четвереньках забралась под двуколку. Было темно, и Бастьен никак не мог ее найти. «А если крикнуть? Позвать Армана на помощь?» – мелькнуло в голове у Изоры, однако она не осмелилась подать голос, понимая, что из ее сжатого ужасом горла не вылетит ни звука.

Оттолкнувшись, девушка откатилась к противоположному колесу. Она могла бы выскочить из сарая, быстро перебежать через двор к дому – и тогда уже можно спастись. Но вместо этого парализованная страхом Изора попыталась уговорить отца:

– Ведь я не сделала ничего плохого! Пожалуйста, отпустите меня! Я была в Сен-Жиль-сюр-Ви с мадам Маро. Я понятия не имела, что Женевьева придет к Арману!

Бастьен ринулся на голос, схватил девушку за волосы – сначала на затылке, потом перехватил повыше, где они были собраны в аккуратный узел, – и без всякой жалости поволок на улицу.

– Если крикнешь, лишишься своей гривы, – пригрозил он зловещим шепотом.

Скоро они оказались на тропе, ведущей к центральной дороге. Здесь фермер, наконец, разжал пальцы и стегнул хлыстом.

– Убирайся ко всем чертям, Изора! Чтобы глаза мои на тебя, бесстыдницу, не смотрели! Ты мне больше не дочь! Знать тебя не желаю!

– Отец, но куда мне идти? Одежда осталась дома, и ноги промокли. Позвольте хотя бы переодеться! Завтра я уйду.

– Ну уж нет, никаких завтра! – издевательски протянул Бастьен.

Изора почувствовала, как кнут полоснул по левой руке и правой лодыжке. Отца накрыла новая волна ярости – девушка инстинктивно попятилась.

– Ладно, я ухожу и домой возвращаться не стану, раз уж и брат уезжает. Он прав: вы – чудовище, душевнобольной человек, мерзавец и насильник! Убейте меня, если вам это доставит удовольствие! В любом случае, вы никогда меня не любили – никогда, ни секунды! Будете умирать у меня на глазах, я и пальцем не шевельну! Прощайте, мсье Мийе, вы мне больше не отец, да вы никогда им не и были!

– Замолчишь ты наконец? – возопил фермер, замахиваясь на нее кнутом.

Изора подобрала с земли булыжник и швырнула в него изо всех сил. Получив удар в плечо, Бастьен испустил ужасающий вопль. Девушка со всех ног бросилась бежать, и очень скоро зимняя туманная ночь поглотила ее. Сумочка где-то потерялась, лицо немилосердно ныло, однако останавливаться она не собиралась. Спустя полчаса, задыхаясь и сгорая от пожара в горле, Изора брела вдоль домов квартала От-Террас.

– Тома, помоги мне! Тома, помоги! – бормотала она.

Занавески почти на всех окнах были задернуты, и эта знакомая линия двухэтажных домиков, таких похожих друг на друга, вдруг показалась Изоре непреодолимой преградой между ней – а также обстоятельствами, в которых она оказалась, – и нормальными людьми с их обыденной жизнью. Ощущая себя заблудившейся в кошмарной ночи – холодной и влажной, в которой царил легкий туман, – она остановилась в нерешительности перед дверью Онорины и Гюстава Маро. Конечно же, Жером примет ее с распростертыми объятиями, его родители тоже, однако Изора не чувствовала в себе сил отвечать на неизбежные расспросы и как-то реагировать на возмущенные возгласы и сочувствие.

«Я хочу увидеть Тома!» – думала она, даже не отдавая себе отчета в том, что на нее страшно смотреть – волосы растрепаны, губы в крови, на лице – отчетливые следы пощечин. Пошатываясь, она подошла к дому молодоженов и заглянула в окно. Судьбе было угодно, чтобы именно в этот вечер Йоланта не закрыла ставни. Правда, белые льняные занавески были аккуратно задернуты, а между ними осталась щель – очень маленькая, но ее хватило, чтобы Изора смогла увидеть супружескую чету.

Белокурые волосы новобрачных блестели в свете электрической лампы под стеклянным абажуром. Сцена могла бы умилить беспристрастного зрителя, но Изора таковым не являлась. Тома был в майке и своими мускулистыми руками с нежностью обнимал красавицу жену, сидевшую у него на коленях. Они целовались. Их губы разомкнулись, и Йоланта показала мужу на тарелку, стоящую тут же, на столе. Тома взял кусочек бриоши и дал ей откусить, улыбаясь и глядя на нее влюбленными глазами.

Изора отпрянула от окна. Ее сердце словно обожгло раскаленным железом. Напрасно она ищет защиты здесь, у друга детства, который теперь для нее – не более чем обольстительный призрак.

Глотая слезы разочарования, она побрела прочь. Сначала собиралась попросить приюта у Женевьевы, но потом передумала – была слишком сердита на нее. По дороге к Феморо девушка размышляла о случившемся, и невеста Армана представлялась ей чуть ли не предательницей, которая тайком пробралась на ферму, чтобы украсть брата, от которого Изора надеялась получить немного нежности и защиты.

Мысли путались. Этот день мог стать одним из самых лучших в ее жизни, если бы не пренебрежение и жестокость Бастьена Мийе, который настиг ее и сделал все, чтобы испортить ей радость.

Дрожащим пальцем Изора провела по истерзанным губам. Она ощущала себя ужасно уязвимой – негде согреться, нет ни сухой одежды, ни даже кусочка хлеба, чтобы утолить голод.

«Отец Жан, церковь… Он, конечно же, не дома! Я найду его в пресбитерии!»[44]

Вера ее не была крепка, однако, подобно отверженным прошлых веков, девушка решилась попросить приюта на пороге дома господня. Слегка успокоившись, Изора ускорила шаг и свернула в узкий проулок. Дорога вела к кафе-ресторану, и местные часто посещали его. Однако света здесь было мало, и Изора рассчитывала, что никого не встретит. И снова ей не повезло: двое углекопов-поляков распивали бутылку водки на двоих – хотели хоть на время забыть о своей тяжелой работе в недрах вандейской земли. Они были примерно одних лет с Изорой.

– Мадемуазель пришла, чтобы выпить с нами по глоточку? – заплетающимся голосом поинтересовался парень, который увидел ее первым.

– Угощаем за поцелуй! – пошутил второй, подходя ближе и пошатываясь на ходу.

Изора попыталась пройти мимо него вдоль стены, но тот, что покрупнее, поймал ее и прижал спиной к кирпичной кладке.

– Я не против выпить, но целовать никого не стану, – ответила девушка с вызовом, без тени страха: глубочайшая безнадежность и гнев сделали ее безрассудной.

– А жених у нас имеется?

– Ни жениха, ни сердечного друга! – выпалила Изора, мысленно отшвыривая Жерома в темноту.

Изора была глубоко разочарована, и, что еще хуже, ее не отпускало чувство, что она падает в бездну отчаяния, из которой уже никогда не выбраться. Слишком дорогую цену заплатила она за прекрасный и радостный день: побои, упреки, унижение, и все это – на фоне счастья Йоланты! К брату Тома она больше ничего не испытывала, равно как и к Арману, который так торопится уехать, бросив родителей и младшую сестру. Вдыхая запах спиртного, исходящий от поляка, она вдруг подумала о Женевьеве, которая готова связать жизнь с обезображенным мужчиной, и исключительно по любви.