Русская гейша. Загадки любви - Таня Кадзи

Гейши умеют так посмотреть в глаза мужчине, что он чувствует, словно его ударили прямо в сердце. И сладкая боль одного только взгляда гейши преследует мужчину и заставляет сильнее биться сердце при воспоминании о ней. Гейше слова не нужны. Она умеет обольщать картинкой, которую искусно создает своими движениями, повадками, костюмом, прической, гримом, всем своим стилем поведения, выработанном годами. Мужчина видит, запоминает, возбуждается и желает.

После Первой Мировой войны в Японии на английском языке появился буклет о гейшах, написанный журналистом Акияма Айсабуро. Вот отрывок из этого текста:

«Нечего и говорить, что почти все гейши прекрасно осведомлены в том, что именуется мужской психологией, поэтому они чрезвычайно искусны в ублажении мужчин с различными характерами, мыслями и темпераментами, вне зависимости от их возраста и социального положения. Вполне можно сказать, что зрелая гейша могла бы работать квалифицированным преподавателем социологии, — разумеется, для мужской аудитории».

В моей квартире было полно цветов. Я, как только вошла, сразу почувствовала сладкий запах свежих роз, смешанный с ароматами живой зелени и нежными тонами кустовых гвоздик. Белые, розовые и красные гвоздики огромной охапкой стояли прямо в коридоре у двери.

— Боже мой, — пробормотала Лиза, — твоя квартира превратилась в цветочный магазин.

— Я решил таким образом украсить интерьер к приезду Танечки, — сказал Крис. — Кроме этого отбить запах красок, потому что я много писал.

Я повесила плащ на вешалку и убрала в шкаф, но не могла сдержать слез. Я все еще не верила, что вновь нахожусь в своей квартире, что все закончилось благополучно, что рядом со мной друзья.

Лиза внимательно на меня посмотрела и внезапно решила, что ей нужно уехать. Она поцеловала меня и тихо проговорила:

— Отдыхай, приходи в себя.

— Мы встретимся завтра и обо всем поговорим, — сказала я. — Мне необходимо выспаться.

Когда за ней закрылась дверь, Крис подхватил меня на руки и понес в комнату. Там тоже было необычайно много цветов. Они стояли везде и благоухали.

— Дурачок, — тихо сказала я, проводя рукой по его густым волосам. — Как мы будем спать? Голова наутро заболит или вообще угорим от таких сильных ароматов.

— Знаешь, — ответил он странным тоном, опуская меня на диван и садясь на пол. — У Эмиля Золя есть повесть «Проступок аббата Муре». Я одно время ее обожал и перечитывал много раз. Там главная героиня покончила с собой весьма экстравагантным способом. Она заполнила маленькую часовню, которая находилась в глубине заброшенного сада, невероятным количеством цветов, плотно закрыла двери и уснула на этих густо пахнущих охапках вечным сном. Как ты выразилась, угорела.

Я почувствовал, как неприятной холодок побежал по спине. Черные глаза Криса неотрывно смотрели на меня и словно гипнотизировали.

— Но в спальне лишь орхидеи, которые практически не пахнут, — после паузы заметил он.

— Меня там не насиловали беспрерывно, как ты думаешь, — неожиданно сказала я и заплакала. — Все было намного мягче, и мы с Ритой работали подневольными гейшами, только и всего.

— Что бы там ни было, это позади, — после паузы ответил он и сжал мои руки. — Главное, что ты здесь, со мной. И посмотри, что я тут делал без тебя.

Крис вскочил и вылетел из комнаты. Слезы по-прежнему текли из моих глаз. Но когда он вернулся, держа в руках листы картона, холсты на подрамниках и начал все это расставлять передо мной, слезы высохли. Я приподнялась и с любопытством смотрела на многочисленные изображения девушки в разных позах, по-разному одетой и причесанной, нарисованной в разной манере, но везде с моим лицом. Несколько работ были выполнены в старинной манере японских художников. Я стояла под изогнутой веткой цветущей сливы в цветастом кимоно и смотрела вдаль. На другом листе я сидела в лодке под зонтиком, опустив руку в воду. На следующем — лежала на футоне и читала книгу при свете квадратного бумажного фонаря.

Но когда Крис поставил передо мной две работы, где я участвовала в сеансах шибари, я вздрогнула. Ни разу я не говорила ему, что когда-то действительно была моделью для мастера шибари. И этим мастером являлся господин Кобаяси. Он связывал меня и даже подвешивал по всем канонам этого японского ответвления BDSM-практик[8]. Мы были в полной гармонии, поэтому мне это понравилось и необычайно возбудило.

На одном полотне, выполненном в стиле старинной цветной гравюры, я висела на веревках, зацепленных за толстую ветку дерева. Мое тело изгибалось, обхваченное обвязкой, одна нога была заведена назад, обнажая живот, руки связаны за спиной, голова с распустившимися черными волосами закинута. Лицо выглядело страдальческим, глаза были закрыты. Алая накидка, сползающая вниз, открывала грудь с торчащими розовыми сосками. Меня поразило то, что Крис нарисовал дерево без листвы. Всю картину испещряли белые точки снега. И это обнаженное белое тело, связанное и подвешенное к ветви дерева в сочетании с летящим снегом вызывало крайне тревожное чувство и явную жалость к модели. На другом полотне я висела вниз головой с согнутыми и связанными под коленями ногами. «Яшмовые ворота» казались темно-красным цветком между белых бедер. Волосы свисали вниз темной ровной массой и почти касались земли. Лицо было искажено гримасой боли. Возле меня Крис изобразил стоящего мужчину с типично японской внешностью, в коричневой накидке хаори и с длинным шестом в руке. Мужчина подпирал концом шеста мое бедро, словно хотел проткнуть его. И опять фоном служил явно зимний пейзаж.

— Мне они кажутся великолепными, — торопливо заговорил Крис, видя, что я молчу. — На эти работы меня натолкнули твои фотографии, которые я совершенно случайно обнаружил.

Тут я вспомнила, что, действительно, в прошлый мой приезд в Токио господин Кобаяси попросил меня участвовать в фотосессии. Его друг был профессиональным фотохудожником. И часть работ были выполнены с использованием техники шибари. Видимо, Крис в мое отсутствие обнаружил именно эти фотографии.

— Прости, Таня, — сказал он. — Я так тосковал по тебе, что захотел увидеть твое милое личико хотя бы на фото, вот и нашел. Случайно получилось. И мгновенно вдохновился.

Я внимательно смотрела на картины. Они были необыкновенно хороши. Но я, глядя на свое искаженное мукой лицо, на веревки, врезающиеся в кожу, неожиданно почувствовал неизъяснимый ужас. И разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Дурак! Какой же я дурак! — в отчаянии закричал Крис и забегал по комнате, пиная картины ногами.

Потом он упал передо мной на колени, схватил мои руки и отвел их. Его лицо побледнело до голубизны.

— Прости! — прошептал он. — Что я наделал?!

Я встала и ушла в ванную. Там, закрывшись, долго рыдала, не отвечая на настойчивые просьбы Криса впустить его.

Но когда успокоилась и отправилась спать, то, поворочавшись с боку на бок, не выдержала и позвала Криса. Он мгновенно заглянул в спальню, как будто сидел у двери.