О всех созданиях - прекрасных и удивительных - Джеймс Хэрриот

— Подвинься-ка, Билл! — прикрикнул мистер Дейкр некоторое время спустя, крутя хвост своему быку.

В те дни чуть ли не каждый фермер держал быка, и все они носили кличку Билли или Билл. Этого, решил я, произвели в Билла за могучую стать. Он отличался покладистым нравом и послушно сдвинул свою огромную тушу чуть в сторону, так что между ним и деревянной перегородкой, к которой он был прикован цепью, открылся узкий проход. Теперь я мог добраться до его шеи. Мне ведь надо было только измерить складку там, где я раньше ввел ему туберкулин. Кутиметр я раскрыл почти до предела — такой толстой была кожа на мощной шее.

— Тридцать! — крикнул я фермеру.

Он, посмеиваясь, записал эту цифру в журнал туберкулиновых проб.

— Ну шкура так уж шкура!

— О да! — сказал я, начиная протискиваться к выходу. — Так ведь он не совсем замухрышка.

Насколько не замухрышка, я оценил в ту же секунду, потому что бык внезапно шагнул вбок и прижал меня к перегородке. Коровы проделывали такие штуки постоянно, и я высвобождался, упираясь спиной в то, что за ней было, и отталкивая их ладонями. Но ведь то были коровы!

Охая, я изо всех сил давил в складки жира, покрывавшие крутой серебристый бок, но с тем же успехом я мог бы попробовать сдвинуть дом.

Фермер бросил журнал и опять ухватил хвост, но на этот раз бык не шелохнулся. Нет, в его поведении не было ни малейшей злобы — просто ему захотелось привалиться к стенке, и, думаю, он даже не заметил крохотного человечка, отчаянно извивающегося под его ребрами.

Но хотел он того или нет, исход мог быть только один: я превращусь в лепешку. Выпучив глаза, постанывая, задыхаясь, я нажимал, нажимал… но не продвигался ни на дюйм. И в тот миг, когда я решил, что хуже уже быть не может, Билл принялся чесаться о перегородку. Так вот почему он к ней вздумал прижиматься! Поскрести место, которое зудит!

Меня же это ввергло в окончательную панику. Мне казалось, что все мои внутренности перетираются в кашу. Я задергался из последних сил, но бык усилил нажим.

Мне даже думать не хочется, чем бы это кончилось, если бы доски за моей спиной давно не подгнили, но, когда я уже терял сознание, раздался громкий треск, и я вывалился в соседнее стойло. Я лежал на обломках, глотая воздух, и беспомощно смотрел на мистера Дейкра в ожидании, пока мои легкие снова заработают.

Фермер, оправившись от первого испуга, энергично потирал верхнюю губу, вежливо борясь с хохотом, но его маленькая дочка, наблюдавшая за всеми событиями с наваленного в углу сена, не унаследовала его деликатности. Восторженно визжа, она тыкала в меня пальцем.

— Ой, папка! Ты погляди на него! Папка, ты видел? Какой смешной! — Она буквально билась в конвульсиях. Ей было не больше пяти, но, не сомневаюсь, это зрелище она запомнила на всю жизнь.

Наконец я поднялся с пола и сумел, спасая свое достоинство, представить случившееся пустяком. Отъехав, однако, от фермы мистера Дейкра на милю, я остановил машину и ощупал себя с ног до головы. Все ребра дружно ныли, словно меня переехал небольшой дорожный каток, а на левой ягодице, несомненно, зрел синяк — там, где я приземлился на кутиметр, но в остальном я, видимо, остался цел и невредим. Стряхнув с брюк щепки и труху, я влез в машину и заглянул в список предстоящих визитов.

Я прочел следующий адрес, и по моему лицу разлилась блаженная улыбка: «Миссис Томпкин. Джейсмин-террас 14. Подрезать клюв воинственному попугайчику».

Да здравствует бесконечное разнообразие ветеринарной практики! После этого бычищи мне настоятельно требовалось что-то маленькое, слабенькое, безобидное — ну, словом, волнистый попугайчик.

Дом номер четырнадцать стоял в строю скверных кирпичных домишек, которые после первой мировой войны так любили возводить подрядчики. Я вооружился щипчиками и вылез на узкий тротуар. Выходившую прямо на него дверь мне открыла симпатичная рыжая женщина.

— Я миссис Доддс, соседка, — объяснила она. — Приглядываю за старушкой. Ей ведь восемьдесят с лишком, а живет она одна. Сейчас вот за пенсией ей ходила.

Я вошел в тесную, заставленную мебелью комнатенку.

— Ну вот, миссис Томпкин, — сказала миссис Доддс сидящей в углу старушке и положила на каминную полку пенсионную книжку и деньги. — Вот ваша пенсия. А это мистер Хэрриот. Он сейчас посмотрит Питера.

Миссис Томпкин кивнула и заулыбалась:

— Вот уж спасибо! А то бедняжка ничего не ест — с таким-то клювом! Я за него боюсь! У меня ведь, кроме него, никого на свете нет.

— Понимаю, миссис Томпкин. — Я посмотрел на зеленого попугайчика в клетке у окна. — Эти пичужки — отличная компания, особенно когда они разговаривают.

— Так-то так, — засмеялась она. — Только Питер больше помалкивает. По-моему, он ужасный лентяй. Но мне с ним хорошо.

— Да-да, — ответил я. — Но им и правда пора заняться.

Клюв очень разросся — крючок почти задевал грудку. А впрочем, пустяки: щелкну щипчиками, и его жизнь разом преобразится. Работа удивительно мне под настроение.

Я открыл дверцу и осторожно засунул руку в клетку.

— Не бойся, Питер, не бойся! — ласково приговаривал я, а попугайчик испуганно метался по клетке. Но мне скоро удалось загнать его в уголок и осторожно зажать в пальцах. Я вынул его из клетки, вытащил щипчики… и замер.

Зеленая головка больше бойко не высовывалась из моего кулака, а бессильно свисала. Глаза затянула пленка. Я с недоумением поглядел на него и разжал пальцы. Он неподвижно лежал у меня на ладони. Мертвый.

Облизывая пересохшие губы, я смотрел на яркие перышки, на длинный клюв, который уже не надо укорачивать, на повисшую головку. Я не стиснул его, не был небрежен — и все-таки жизнь в нем угасла. Причиной мог быть только панический страх.

Мы с миссис Доддс обменялись взглядом, полным ужаса, а потом я заставил себя посмотреть на миссис Томпкин. К своему удивлению, я увидел, что она все так же кивает и улыбается.

Отведя соседку в сторону, я спросил:

— Миссис Доддс, видит она не очень хорошо?

— Совсем близорука, а очки, хотя и стара, носить не хочет. Из гордости. Она и на ухо туговата.

— Понимаете… — Сердце у меня все еще отчаянно колотилось. — Просто не знаю, что делать. Если сказать, это же будет для нее таким потрясением! И неизвестно, как она его перенесет.

Миссис Доддс испуганно кивнула:

— Правда, правда. Она же на него надышаться не могла.

— Ну, выход только