Сокровища России - Сергей Голованов

— Ну, сгоняй, — сказал Эдик и полез в карман. — Хоть встречу отметим. Как у тебя дела?

— Нормально… — Бомж цапнул стодолларовую бумажку и убежал. Эдик тут же про него забыл и вновь принялся было погружаться в пучину размышлений, но погрузиться не получилось — Леха вернулся, и никто его не ограбил, и вернулся действительно с вином и закуской! У Эдика на миг отвисла челюсть, но мировоззрение его вовсе не дало трещину. Просто бомж Леха поверил, наконец, Эдику, только и всего. Тем более, что при передаче стольника Эдику пришлось распечатать пачку таких же долларовых стольников.

Леха купил незнакомого португальского вина в литровой бутылке, и Эдик по одной только бутылке определил фальшак. Но выпил свои полстакана за встречу, чтобы просто убедиться в подделке. Ну точно, российская культура остается прежней, только упаковка меняется. Явная бодяга с красителями, ароматизаторами и следами португальского вина. И россияне, если честно, правы в своем недоверии к ближнему. Эдик поверил было, что тут в бутыли и впрямь Португалия, и его вновь обманули. По прежнему куда разумнее не верить — ни людям, ни вещам, ни тем более своему правительству и Президенту. Куда разумнее. Жаль, что такая культура привела к вымиранию.

Размышления Эдика над качеством португальского вина прервал бомж Леха, который чавкал купленной ветчиной так усердно, что Эдик поначалу и не понял его реплики:

— Ваша подруга…только тут и бывает…

— Какая подруга?

— Ну, рыжая. С новым хахалем. И больше никого. Ни тебя, ни твоего другана.

— И что за хахаль? — спросил Эдик, нюхая ломтик ветчины. В тюрьме ветчина пахла явно лучше.

— Видать при бабках. Пожилой.

— Пожилой? — удивился Эдик. Среди его реставраторов пожилых не было. Вообще в Российском музее пожилых не имелось, если не считать женскую половину. Где дура Танька откопала пожилого хахаля? Ясно, что с бабками. Могла бы и помоложе с бабками найти. Танька — дура.

— А может и не хахаль, — сказал бомж. — Они только болтают. А потом расходятся. Может, отец ейный. Как будто она ему все жалуется, он только кивает.

— Отец у ней в области живет. И не пожилой он вовсе… — сказал озадаченный Эдик. Неясная мысль заставила его задуматься. Леха работал челюстями как чемпион мира по жеванию.

— Знаешь что, Леха, — сказал, наконец, Эдик. — Мне тут друга одного посетить надо. Недавно его потерял. Грустно без него. Такой друган был… скучно одному как-то. Составишь компанию, если делать нечего?

— Он помер, что ли?

— Ну да. Я и на похороны опоздал, и на поминки. Надо хоть могилку навестить.

— Поехали. — Леха запихал в себя остаток ветчины и сунул под мышку бутыль.

Когда садились в машину, Леха похвалил:

— У тебя классная тачка. Форд Скорпио, я разбираюсь.

— Да? — удивился Эдик. Он-то считал машину Мерседесом. Или Фордом, на худой конец, но просто Фордом. Что за Скорпио? Машину ему купили мальчишки. Заодно, они себе уже по три тачки купили. Или четыре? Эдик не помнил такие мелочи, их рассказывала Людочка, или жаловался дед. Мальчишки катались по всему поселку, их постоянно вытряхивали из машин то гаишники, то более взрослые друзья, чтобы покататься, машины то возвращались, то снова пропадали…может, он их слишком балует? Купили папе какого-то Скорпиона…пожалуй, не стоит так часто доверять им кредитную карточку.

— Навряд ли ты, Леха, разбираешься… — сказал он, выруливая машину на трассу. — Ну-ка, что за Скорпио, расскажи.

Леха рассказал. Оказывается, Леха ее вообще впервые видел. Нет, он видел — в рекламе и в автожурналах, которые забывали на скамейках скверика, но вживую — впервые. Их вроде и в Москве-то еще нет. Их только еще на выставке в Брюсселе выставляли. Последний писк…

Эдик расстроился. Точно, избаловались. От рук совсем отбились. Наверняка, по Интернету купили, оплатив его карточкой и доставку. Наверняка нашкодили. Может, двойку получили, наконец? Или просто из баловства? Выпороть бы обоих для профилактики, но Эдика никогда самого не пороли, и он не представлял процедуры. Да и к чему забивать голову этой мелочевкой? Ну, купили и купили. Едет и ладно. С чего он на мальчишек взъелся? Просто во всем виновато…предчувствие…нехорошее такое…

Эдик знал, куда ехать. Кладбища в Москве расписаны по ранжиру и по чинам. Можно сообразить, где искать народного артиста, а где — судейскую крысу. Вскоре они шли вдоль рядов навороченных памятников и надгробий, частенько с красными звездами на фасаде — знак мента или вояки.

— Это он! — Леха замер, как вкопанный, вскинув указующий на памятник перст. И Эдика передернуло — с надгробия на него тяжело смотрел прокурор Троекуров. — Вот он, хахаль ее. Он что, уже загнулся? Вроде недавно они встречались…

— Это не хахаль, — буркнул Эдик. — Придурок похожий, бывает…

— Да нет, он это… — бормотал Леха, все глядя назад, так что Эдику чуть не за руку приходилось его тащить.

— Да похожий, похожий, — сказал Эдик. — Ну сам подумай, приезжаем на первое попавшееся кладбище — и вот он, уже концы отдал. Так не бывает.

— Бывает же… — согласился бомж, — но похожий мужик у нее.

— Да и хрен с ним, — сказал Эдик, выбрав подходящее надгробие. — Вот он, мой дружок.

Леха тут же смастерил очень скорбное лицо.

Сидя у могилы неизвестного Эдику Калистратова Феди Иваныча, Эдик пытался не показать окружающему миру свое потрясение Танькиным предательством. На этот раз здание его мировоззрения явно дало трещину, и душе Эдика угрожало сползание в пропасть недоверия, где, согласно его же мировоззрению, и обитают души прочих всех россиян. Чего-то туда не хотелось. Все равно придется оттуда выкарабкиваться, потому что без доверия ничего попутного не построить. Выкарабкиваться всегда труднее, лучше не сползать…и Эдик попытался не сползать, пытался понять Таньку, дуру эту, мерзавку, стукачку, которой он ничего плохого не сделал, он это ясно помнил. Или все-таки сделал? Иначе откуда такая ненависть? Может, она и впрямь больная?

Эдик не обижался на то, что она стучала. Он же доверял людям, и потому относился к стукачам нормально, в отличии от большинства россиян, которые по прежнему не любят стукачей. На Западе, скажем, в Америке или в Германии стучат все, и стукачи не скрывают свои подлые личины, напротив, гордятся этим. В Америке нарисованный на фасаде дома крупный глаз с этаким шпионским прищуром означает, что тут живет стукач, человек, который сотрудничает с полицией, и он всегда поможет настучать на ближнего новичкам в этом деле. Там люди верят друг другу, верят в то, что стукач делает хорошее дело, вовремя донося об убийствах, грабежах и прочих разорах, даже мелких, которые мешают жить людям. Они верят, что стукач старается для них, чтобы они жили лучше и спокойнее, хотя этот мерзавец, если спросить россиянина, стучит только из страха и из-за иудиных денег гадам ментам, мусорам, которые работают на треклятое государство, первого врага российского народа. Давно уже рухнула советская власть, и государство вроде уже не враг народа, раз сам народ выбирает его представителей…но народ не обманешь — стукачи по-прежнему гады и подонки, которые сдают нормальных граждан России поганым ментам и мусорам. Не россияне в этом виноваты, а государство, которое по прежнему грабит и давит, врет и обманывает своих граждан, пусть по хитрому экономически, но народ не дурак, он все чувствует. Сволочь стукач, и все тут. Это Эдик был неправильно воспитан злыми и лживыми родителями, потому и сам еще совсем недавно стучал на ближних воров и убийц майору ФСБ Гольцову, а нормальный россиянин — и Эдик это понимал — пока что совершенно прав, что стукачей надо давить. Эдик не понимал, за что давить Таньку. Ну, стучала на него, и молодец. Он же столько украл, что со счету сбился. Эдик бы сам на себя с удовольствием настучал, если б хоть кто-то мог ему поверить. Не поверят, он же купил доверие всех, кого можно. И они всегда поверят Эдику, а не какому-то стукачу. Жаль, что за доверие в России надо платить. Если б бесплатно доверяли, Эдик не рискнул бы музеи продавать. А рискнул бы — сел бы после первой же выставки в Дъеппе. Нет, дело вовсе не в Танькином стукачестве, проблема была в его причине. Танька стучала вовсе не из любви к Родине. Не из зависти — чем больше хапал Эдик, в конце концов, тем больше иона получала, как и прочие причастные. И не в корысти — что могла заплатить ей нищая и жадная Прокуратура? Нет, Танькой двигала только ненависть. И ее причину понять было необходимо. Не может человек беспричинно ненавидеть другого человека. Даже в России. Не верить — запросто, но ненавидеть. Должна быть ее причина. Если причины нет, тогда людям действительно не следует доверять. Как тогда жить?! Эдика начали охватывать приступы ужаса. Пришлось даже успокаивать себя — в крайнем случае, ничего страшного не случится, живут же россияне, и ничего…хреновато, но жить-то можно. К несчастью Эдик не хотел жить хреново, и потому размышлял, изображая на роже скорбь по усопшему другану Калистратову Феде и слушая чавканье и бульканье бомжа Лехи.