Кукла-талисман - Генри Лайон Олди

Старик придвинул ко мне чашку:

– Пейте чай, Рэйден-сан. Можно ли в нашем суетном мире быть в чем-то уверенным до конца? Но запомните: в фуккацу нет посредника. Кто убил, тот платит. Иначе у трагедии, постигшей вашу семью, был бы иной финал. Аптекарь случайно сделал яд, ваш отец дал его своей матери, не ведая, что творит. Кто виноват в смерти вашей бабушки? Нет, не аптекарь. В фуккацу нет посредника, даже если нам это кажется несправедливым. Справедливость? Святому Кэннё следовало яснее излагать свою просьбу, обращаясь к будде. И то мало что изменилось бы – высшая справедливость нам недоступна.

– Ваша мудрость недоступна мне, это уж точно. Я вас не понимаю, Иссэн-сан.

– Собака – не нож. Животные обладают своей кармой. Высшие животные, такие как собаки, крысы, лошади – тем более. Они могут выбирать, соглашаться или отказывать. Они действуют в соответствии со своими желаниями и опытом. Собака, если ее натравили на вас, может кинуться или не кинуться. Может загрызть вас насмерть или просто укусить за ногу. Она может и вовсе не послушаться хозяина, и даже броситься на него. Я слышал, правительство рассматривало способы казни при участии животных. Решение, кстати, до сих пор не принято. Решение хозяев на собачьих боях тоже не было принято: угрозы прозвучали, травля не состоялась. Мы не знаем, как все сложилось бы на самом деле. Не знает и правительство, а проверить боится.

– В фуккацу нет посредника, – повторил я. – Если кто-то в усадьбе Хасимото и охотится на наследника, он делает это сам, своими силами. И убить себя молодой господин должен сам, иначе… Даже отчаянный мальчишка Иоши, решив убить брата Шиджеру при помощи собачьих клыков, не стал собакой, а всего лишь взбесил собаку, побудив кинуться на хозяина. О да, в фуккацу нет посредника, будь ты живой человек или злобный дух.

Я встал:

– Вы просили у меня имя, Иссэн-сан? Я принесу вам имя. А сейчас мне пора ехать.

Заржала лошадь, предчувствуя дорогу.

Бирку на въезде в усадьбу у меня приняли с такой радостью, словно подозревали, что я удрал для того, чтобы никогда в жизни не переступить порог дома клана Хасимото. Я бы и не возражал так поступить, но меня останавливали два ужасных стража: гнев начальства и мое собственное любопытство.

Знать бы еще, кто из стражей ужасней!

В гостевом домике меня ждал ужин. Перекусив от щедрот господина Цугавы и выпив чаю, я посетил сперва отхожее место, затем – домик для купания, где наскоро ополоснулся, и отправился спать. Ворочаясь на ложе, я пожелал себе мирных снов – например, распитие саке под цветущей сакурой в компании двух-трех певичек, которым нравятся молодые дознаватели.

Вместо саке я едва не получил топором в зубы. Увернулся, рубанул вслепую мечом. Зацепился за сучок шнуром, которым подвязал рукава кимоно, рванулся…

Ну да, конечно. Помню. На певичек можно не рассчитывать. А громила с топором, кажется, не слишком любил молодых дознавателей.

Поляна, лес.

Лезвие, обух, лезвие.

– Ты не Хасимото!

Я поднял взгляд к небу. С бешеной скоростью небосвод превращался в женское лицо. Покрывался белилами, обретал глаза, горящие диким бешенством, брови, нарисованные высоко на лбу, ярко-красный рот, искаженный воплем:

– Ты не Хасимото! Что ты здесь делаешь?!

– Сплю, – честно ответил я. – Я сплю, а ты мешаешь.

– Вон отсюда!

– Да с радостью! Тоже мне, счастье: топор да твои вопли. У тебя не найдется пары певичек?

Разбойник окаменел. Все вокруг застыло мошкарой в янтаре. Тьма упала на лес. И в этой тьме, взбалтывая ее, словно кипящую тушь, гремел женский крик:

– Вон отсюда!!!

Вон так вон. Не больно и хотелось.

– Скорее!

– Беда!

– С молодым господином беда!

Повторялся не только сон. Меж планками штор заполошно мелькали отсветы факелов. Слышались крики, топот ног. Едва успев накинуть верхнюю одежду, я босиком выскочил из гостевого домика и помчался к черному ходу в главное здание, куда уже спешили вассалы и слуги. Те, что несли факелы, опомнились у самой двери. Шарахнулись прочь, словно налетев на незримую преграду.

Ну да, вспомнили грозный окрик господина: «Дом поджечь хотите?!»

Путь был свободен. Я поспешил нырнуть внутрь, слыша, как за моей спиной факелы шипят в бочке с водой, словно разочарованные змеи. В коридорах мелькали огни ламп и фонарей, но они больше слепили глаза, чем освещали дорогу, которую я помнил и так. Западное крыло, покои Ансэя – куда ж еще?

Дом быстро наполнялся запахами горящего масла и мужского пота. Тревога, возбуждение – эту вонь я бы не взялся описать, но тоже ощущал вполне явственно.

Впереди скопилась толпа – не протолкнешься.

– Дорогу! Служба Карпа-и-Дракона!

Меня настигли запоздалые сомнения: стоило ли объявлять о службе во всеуслышанье? Мигом позже я уверился: стоило. Люди поспешно расступились: всегда бы так! А где я служу, в усадьбе, небось, и так знают все: от первого вассала до последней стряпухи.

Ага, знакомая картина. Горят четыре лампы, Ансэй лежит на смятом футоне. Вокруг наследника – господин Цугава, Гичин и Хисикава. Кого-то не хватает в сравнении с прошлым разом. Кого? Нет жены Ансэя: наверное, велели выйти или сама выбежала, испугавшись. Кажется, я видел ее в коридоре, но не уверен.

А что Ансэй? Только что лежал, и вот – сидит. Связан? Нет, не связан. Сидит, ошалело моргает, а Гичин бинтует ему голову. Спит? Кричит? Нет, не спит и вполне в своем уме.

Тумбочка? Исчезла. И шкафчиков для одежды нет. Нет ничего такого, чем можно причинить себе вред. Одежда супругов? Вон она, аккуратно сложена в углу на циновке.

Споткнувшись, я ушиб палец на ноге и едва не упал. Под ногами что-то лязгнуло. Не дожидаясь моей просьбы, Хисикава шагнул ближе и поднял лампу. Медная жаровня, изготовленная в форме камбалы, вытаращилась на меня парой лупатых глаз, съехавших на одну сторону. Жаровня была холодной – не удивительно в летнюю жару. Острый зазубренный плавник и часть чешуйчатой спины влажно отблескивали темным, почти черным в охристом свете лампы.

Ну вот, все убрали, наследника обезопасили, а камбала откуда взялась? Сама приплыла? Я мог бы поклясться, что вчера жаровни в спальне не было. Впрочем, не так уж важно, кто ее принес и зачем. Наверняка найдется какое-то разумное объяснение.

Лязг жаровни привлек внимание Ансэя. Узнав меня, он раскрыл было рот, желая что-то сказать, но я остановил его жестом.

– Примите мои соболезнования, Ансэй-сан. Ночью, полагаю, вам опять снился кошмар. Вы встали – должно быть, по нужде. И, сами того не осознавая, споткнулись. Упали, разбили голову о жаровню… Надеюсь, вашей жизни ничто не угрожает?