Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

В Москве обсуждению этой темы также не уделялось много внимания. Молотов поинтересовался, не означает ли это, что Германии будет позволено оставить любую из завоеванных ею территорий. Идеи и Хэлл заверили, что это не так, и сообщили, что их правительства уже определились в одном из пограничных вопросов: Германия должна будет передать Пруссию Востоку. Все трое, без сомнения, прекрасно понимали, что размолвка между советским и польским правительствами в отношении того, где между их странами должна проходить новая граница, зависит от того, какая часть Германии сможет отойти Польше. Они воздержались от попытки выяснить, какие действия требуется предпринять в отношении этой стороны немецкого вопроса.

Итак, министры иностранных дел, обойдя проблемы границ и раздела, смогли с полной уверенностью одобрить примечание к пункту семь официального протокола конференции («Обращение с Германией и вражескими странами Европы»): «Имевший место обмен мнениями показал единство взглядов по основным вопросам».

Министры иностранных дел с удовлетворением отметили полное совпадение мнений в отношении Австрии. Они тут же согласовали декларацию относительно будущего, которое они предусматривали для этой страны. Австрия должна быть освобождена. Союз с Германией, заложенный в 1938 году, должен быть лишен законной силы. Австрия должна стать свободной и независимой, а австрийцы должны будут признать определенную ответственность за свое участие в войне; они могли бы уже приступить к выполнению своих обязательств, помогая изгонять немцев из собственной страны.

Хотя никто и никогда не отказывался ни от одной части этой программы для Австрии, должно было пройти десять лет после окончания войны, чтобы союзники смогли утвердить условия договора с Австрией и он официально вступил в силу.

Московская конференция; обсуждение военных вопросов

В Москве одновременно с обсуждением широкого круга политических вопросов проходило активное обсуждение военных проблем, которые входили в план конференции министров иностранных дел, но были отодвинуты на время на второй план.

На протяжении нескольких недель в каждом сообщении относительно будущей конференции трех глав правительств, которая должна была проходить в Москве, Сталин показывал, что в этой встрече его больше всего интересует, будет ли внесена в план операция через Канал. Черчилль готов был лично заняться этим вопросом, но поскольку он опасался последствий совещаний со Сталиным в том случае, если заранее не будут определены совместные планы американцев и британцев, то попытался уговорить Рузвельта согласиться на предварительные переговоры между ними или их военными штабами. Но Рузвельт не видел необходимости в предварительной встрече с Черчиллем. В связи с этим премьер-министр подчинился настойчивому желанию Сталина, предложив направить в Москву вместе с Иденом генерала Исмея, своего личного представителя в Комитете начальников штабов; договорились, что американское правительство направит офицера такого же уровня.

Таким образом, 29 сентября Сталин выдвинул на первый план военные проблемы, предложив, чтобы первым пунктом в повестке дня конференции в Москве были «рассмотрены меры по пересечению войны с Германией и ее союзниками в Европе». Из пояснительной части его заявления становилось ясно, что в первую очередь Сталин имел в виду вторжение через Канал. Черчилль и Идеи расстроились, расценив это как попытку вытеснить вопросы, нуждающиеся в рассмотрении министрами иностранных дел, и как желание оказать давление, чтобы принудить союзников принять окончательное решение относительно вторжения. Но Рузвельт был спокоен, заявив Сталину, что готов приветствовать на московской встрече обмен мнениями в отношении военных планов и стратегии, но всего лишь как шаг к решениям, которые предстоит принять на планируемой конференции. Хэлл весьма опасался вмешательства в дела, которые хотел сделать сам. Но он понял, что, если Сталина удовлетворят военные перспективы, затем его легче будет склонить «принять вместе с нами участие в политических решениях». Итак, исходя из распоряжений, полученных из Вашингтона, государственный секретарь согласился на включение военных представителей в группу для поездки в Москву и на их участие в переговорах по военным вопросам. Как позже станет понятно, по прибытии в Москву Хэлл смог корректно отделить себя и свою работу от военных представителей. Он попытался не вступать в их переговоры, передав полномочия, насколько возможно, послу Гарриману и генералу Дину, старшему по званию офицеру, вошедшему в состав американской миссии. Однако из-за того, что военные проблемы были тесно связаны с некоторыми политическими вопросами, которые представлял Хэлл, и поскольку Молотов, являясь членом Комитета обороны советского правительства, принимал участие в переговорах по военным вопросам, государственный секретарь также оказался вовлеченным в них.

19 октября, на первой встрече министров иностранных дел, Молотов предложил начать с военных вопросов. Он подготовил английский перевод советских предложений по сокращению войны.

Предложений было три:

– англо-американское вторжение в Северную Францию одновременно с мощными ударами советских вооруженных сил по «…основным немецким силам на советско-германском фронте». В этой связи в документе говорилось о необходимости прояснить, остается ли в силе заявление, сделанное в начале июня 1943 года Рузвельтом и Черчиллем, что вторжение начнется весной 1944 года;

– совместное предложение правительству Турции о немедленном вступлении в войну;

– обозначить требования к правительству Швеции о предоставлении авиабаз в распоряжение союзников.

Хэлл и Идеи заявили, что сначала должны переговорить со своими правительствами об определении позиции в отношении этих предложений, и, не откладывая, приступили к обсуждению. Поскольку вторжение должно было являться совместной операцией Соединенных Штатов и Британии, американцы и британцы рассчитывали дать один общий ответ. Указания, полученные из Комитета начальников штабов Соединенных Штатов, были совершенно однозначны: русским можно четко заявить, что квебекское заявление все еще остается в силе. А вот советы и комментарии, адресованные Исмею и Идену их руководством, оказались не столь конкретными. Полученная ими радиограмма, по всей видимости, была подготовлена и отправлена еще до поступления первого сообщения от Идена из Москвы. Она соответствовала решению, принятому в Квебеке, что вторжение в Северную Францию наземных и воздушных сил приурочено к 1 мая 1944 года. Тем не менее вновь было заявлено в отношении трех условий, которые, по мнению британского правительства, должны были быть выполнены до начала операции. Положение в целом от 20-го числа, отправленное Черчиллем Идену, было более многословным. Ответ премьер-министра отражал его тайные сомнения в отношении перспектив вторжения и его сильное желание попытаться отыскать альтернативные пути, которые приведут к поражению Германии.

Генералы Исмей и Дин изложили ситуацию с американскими и британскими военными действиями и планами на 20 октября. Сообщение соответствовало руководящему курсу, изложенному в послании, полученном Исмеем (Иденом еще не был получен ответ от Черчилля). Генералы подчеркивали, что на каждом англо-американском военном совещании основной темой, «владевшей всеми нашими помыслами, было таким образом упорядочить наши действия, чтобы обеспечить максимально возможный отвод вражеских наземных и воздушных сил с русского фронта». Далее генералы объяснили, что это не означает, будто американцы и британцы смогут сконцентрировать все ресурсы против Оси в Европе; крайне важно поддерживать и расширять постоянное давление, направленное против Японии.