Булатный перстень - Дарья Плещеева

— Глянь, Ефимка, да это ведь погоня, — сказал Новиков.

— Вижу…

Михайлов тоже сообразил, что творится на воде. Дядя Ефрем подогнал шлюпку к спуску.

— Сползай осторожненько, — велел Михайлов Новикову, — не то опрокинешь наш фрегат. А ты, Усов, прыгай сюда! В тебе весу — как в воробье. Посмотрим, что там затеяли…

Александра ухватилась за протянутую руку. Рука была сильна неимоверно — выдернула ее из воды, так что она легла животом на борт и быстро перевалилась в лодку.

— Слава богу, — сказал бас, только что призывавший «сюда, к нам, не бойся». А другой голос, загадочно знакомый, спросил:

— Ты, сударь, часом не Нерецкий ли?

— Нет, — ответила Александра.

— Да пустите же на берег! Я их догоню! — не унимался молодой голос.

— Правь к берегу, дядя Ефрем, да не к тому — к другому, к Васильевскому. Вон, туда! — велел бас. — Ефимка, готовься, для тебя швартоваться не станем.

Александра не знала, как быть. Мокрая одежда раздражала, холодила тело, любимый кафтан уплыл, волосы впору было выкручивать. Вместе с кафтаном пропал кошелек: были бы деньги — наняла бы лодочника, доставил бы к самому дому, а там на поварне еще не остыла печь… Хотя первым делом следовало бежать, искать на улицах десятских, сообщать в полицию, что Нерецкий похищен и увезен в лодке!..

— Пошел, крестничек!

Человек со знакомым голосом осветил уходящие в воду деревянные ступени. Другой перепрыгнул на них, взбежал, повернулся:

— Сколько могу — буду преследовать! — И топот бегущих ног вскоре затих вдалеке.

— Эй, эй! Дорогу-то к моему домишке помнишь? — загремел бас. — Ты мужиков спрашивай — где флюгер корабликом! Как что разведаешь — тут же ко мне!

— Вот ведь неуемная душа, — произнес знакомый голос, вроде и неодобрительно, однако с примесью зависти. — Ну, сударь, кто ты таков и отчего в воде оказался?

Это относилось к Александре.

— Превратности судьбы, — кратко отвечала она.

— Эй, да ты, сдается, не сударь, а сударыня! — догадался бас. — Ну, Михайлов, славную рыбку мы выудили! Ну-ка посвети! Дядя Ефрем, правь к берегу! Даму надобно обсушить!

— Нет, на Васильевском мне делать нечего, — быстро сказала Александра. — Если бы вы были столь любезны и доставили меня поближе к Миллионной, то век бы вам была признательна…

Она уже выстроила план — накинуть хоть какое платьишко, обуться, взять с собой кого-то из людей и возвращаться на Вторую Мещанскую. Там наверняка что-то выяснится — дворня из губернаторского дома вышла помочь кучеру Семену, может статься, уже позвали десятских, которые ночью должны ходить по улицам; Семен непременно рассказал, кто его ударил…

Михайлов, узнанный окончательно, осветил Александру, но она успела отвернуться и сидела с независимым видом — настолько, насколько это вообще возможно, вымокши насквозь.

— Поворачивай, дядя Ефрем, — распорядился бас, — да только неладно получается, в мокром-то… Вы скиньте все с себя, мы глядеть не станем, и завернитесь ну хоть в мой подрясник…

— Благодарю, не надо.

— Ты спроси эту даму, точно ли с ней в лодке был Нерецкий, — буркнул Михайлов.

— Что вам за дело до Нерецкого?

— Есть дело, впрочем, я не представился… Капитан второго ранга в отставке Новиков, — сообщил бас и, приподняв зад над сиденьем, кое-как поклонился. — А это — товарищ мой, капитан второго ранга Михайлов, прошу любить и жаловать.

Михайлов недовольно фыркнул.

«И надо ж было тому случиться, что именно они выудили меня из воды, — подумала Александра, — экая насмешка Фортуны. И ведь признал, оттого и сердится, оттого и нос воротит!»

— Вы почтили нашу лодку своим присутствием… — продолжал Новиков.

— Это было вовсе необязательно, я хорошо плаваю! — перебила Александра. — Лучше, чем полагается даме из хорошего общества, — строптиво добавила она. — И я бы прекрасно сама добралась до берега. Вы же видели — я не тонула, на помощь не звала!

— Ах, сударыня, тот, кто тонет, редко орет, он лишь глаза таращит да руками по воде бьет, — сказал Новиков. — И голову задирает, и рот невесть зачем разевает, и задыхается с перепугу. Коли не знать этих признаков, то и не всегда догадаешься, что опасность велика.

— Вы полагаете, господин Новиков, что от смерти меня спасли, коли я не вопила? — удивилась Александра. — Когда бы потребовалось, то я с несколькими привалами доплыла бы до своего дома.

— Коли вам не нравится мой подрясник, а он действительно страшен, как смертный грех, то могу предложить кафтан. Раздевайся, Михайлов, — приказал Новиков, — надобно ж даму как-то согреть.

Михайлов быстро встал, сорвал с себя кафтан, бросил его на колени Александре, после чего шлепнулся обратно.

— Ну, не кобеньтесь, сударыня, и не жеманничайте. Простудиться после ночного купания проще, чем вы думаете. Вам ведь, поди, еще не доводилось ночью купаться, — очень кстати предположил Новиков. — Стягивайте камзол.

— Доводилось, и по снегу бегать босиком доводилось, и под дождем тоже, — с некоторым злорадством сообщила Александра. — У меня лет до четырнадцати и шубы зимой не было, был один лишь байковый капот, в нем гулять велели.

— Вы росли у чужих? Вы сирота? — с сочувствием и тревогой спросил Новиков.

— Нет, это были затеи моей покойной матушки. Ее старший братец и отец, то бишь мои дядя и дед, ввязались при покойной государыне в какое-то темное дело, были судимы, ей пришлось скрываться, жить у дальней родни, отчего — не знаю, она не говорила. Потом все как-то уладилось. Но в душе у нее поселился страх — ей все чудилось, что наше благополучие вот-вот оборвется. И она готовила меня к тяжким испытаниям. У нас было правило — коли я промочу ноги, не переменять чулки — сами на ногах и высохнут. Летом, чуть вставало солнце, будили меня и водили купать на реку…

— Это жестоко, — сказал Новиков. — Как можно этак с детками?

— А ничего страшного я в таком обхождении не вижу. Пришедши домой, давали мне завтрак, состоявший из горячего молока и черного хлеба, чаю мы не знали. Пища моя была: щи, каша, иногда кусок солонины, а летом зелень и молочное. Чем плохо? В пост, правда, особливо в Великий, даже рыбы не было. А поутру горячее сусло или сбитень. Очень бодрит! Многие пеняли моей матери, что она так грубо меня воспитывает, она всегда отвечала: «Я не знаю, в каком она положении окажется: бедном или выйдет замуж за такого, с которым вынуждена будет по дорогам ездить, — все вытерпит: и холод, и грязь, и простуды не будет знать. А ежели будет богата, то легко привыкнет к хорошему». Но на самом деле она боялась не дорог… Она не хотела, чтоб я чего-нибудь боялась… — сказав это, Александра покосилась на Михайлова.