Перелетные птицы - Алла Кроун

— Тогда зачем это все? — робко спросила она и тут же почувствовала себя глупо: к чему спрашивать о том, что и так понятно.

— Я не придумал другого способа узнать вас получше, — ответил Рольф. — Видите ли, я заметил вас задолго до того, как обратился к вам в булочной.

Улыбка его растаяла, он сделал шаг к ней, взял ее за руки и медленно, но твердо придвинул к себе. Марина не сопротивлялась. Да и могла ли она? Все равно это рано или поздно случилось бы. Недели душевного томления привели ее к этой минуте, которой девушка так боялась и которой так жаждала. Оказавшись в объятиях Рольфа, она почувствовала, как бешено заколотилось ее сердце. Он прижал ее к себе и долго не отпускал, не шевелясь, не прикасаясь к ее лицу.

Она тонула в его глазах, в этом темном, загадочном взгляде, который полностью подчинил ее себе. Его объятия сделались сильнее, а потом его губы прикоснулись к ее устам, оторвались и приникли снова. Их мягкое, нежное давление нарастало, пока губы Марины не перестали сопротивляться.

Она никогда и не думала, что это будет так: дыхание замерло, странное, сладкое течение волной прошло через ее тело и наполнило негой каждый уголок ее естества. Рольф. Незнакомец. Возлюбленный чужак.

Он отпустил ее.

— Марина, — промолвил Ваймер, сжимая ее руки. И замолчал. Потом стремительно шагнул к ближайшей клумбе и карманным ножом срезал несколько цветов. С серьезным видом он вернулся к Марине и протянул ей букет из пионов и роз. Марина посмотрела на них.

Все они были красного цвета.

— Как ты могла влюбиться в немца? Я же, кажется, предупреждала, Марина!

Надя сидела в своей комнате за кофейным столиком и буравила дочь взглядом.

— Он же подданный Германии, — продолжала негодовать она. — Подданный Гитлера! Ни один правитель в современном мире не преследовал евреев так, как этот Гитлер!

«Она говорит так из-за Эсфири», — подумала Марина. Из-за многострадальной жены дяди Сережи. Они превратили ее в святую, но ведь в словах матери не было никакой логики!

— Мама, — терпеливо сказала Марина, — нельзя винить целый народ за поступки одного человека.

— Всем немцам, которые живут в Харбине, нельзя доверять, потому что они сотрудничают с японцами, и мне этот Ваймер показался яростным националистом, который ни за что не женится на русской беженке.

От накатившихся слез у Марины закололо в глазах.

— Он не говорил, что любит меня, мама. Он просто подарил мне красные розы, вот и все.

Надя забарабанила пальцами по подлокотнику кресла.

— Это все равно что признаться в любви. Но… Если он сделает тебе предложение, ты готова оказаться в чужой среде, чужой культуре? Готова жить с людьми, чьих обычаев не знаешь, чьего языка не понимаешь? А что, если они не примут тебя?

Марина, припертая к стенке этими аргументами, стала огрызаться.

— Мама, ты вбила себе в голову невесть что! Ты говоришь о чужой культуре, но на самом деле тебя раздражает только то, что Рольф немец. По крайней мере я смогу дать своему ребенку паспорт и страну, которую он сможет назвать родной!

Надя покраснела и несколько секунд молча смотрела на дочь. Потом наклонилась вперед и взяла обе руки Марины.

— Девочка моя, — сдавленным голосом произнесла она, — я ведь хочу, чтобы тебе лучше было, пойми. Мне больше ничего не надо. Страна и паспорт ребенка не сделают тебя счастливой. Называй это материнским чутьем, но я не представляю тебя счастливой с Рольфом. Мы, женщины, всегда видим только хорошее, благородное в мужчинах, которых любим. Мы ставим их на пьедестал и страдаем, если они на нем не удерживаются. Не спеши принимать какие-то решения, будь осторожна!

Надя потянула Марину к себе и крепко обняла. Но материнские объятия почему-то начали душить девушку. Она высвободилась и подошла к двери.

— А где дядя Сережа? Пора обедать.

В августе Сергей настоял на том, чтобы Надя, как и планировали, повезла Марину в Чжаланьтунь. Обеспокоенный развивающимся романом между его племянницей и Рольфом, он надеялся, что отдых вдали от немца остудит страстную одержимость Марины и даст ей время обо всем подумать.

Расположенный на западной ветке железной дороги в долине реки Ял, Чжаланьтунь по праву считался одним из красивейших и модных курортов Маньчжурии. Обилие парков, спортивных площадок, открытая эстрада для симфонического оркестра и театральных постановок — все здесь нравилось Марине. Она любила этот городок, где провела не одно лето детства, и была бы рада этой поездке, если бы решетчатые беседки, разноцветные гирлянды, развешанные вдоль реки, и тихая романтическая музыка по вечерам не заставляли ее каждую минуту вспоминать о Рольфе. Вскоре Надя поняла, что разлука лишь усилила любовь ее дочери к привлекательному немцу.

Когда они вернулись в Харбин, природа уже дышала осенью. Летняя жара спала, и город начал готовиться к суровой зимней поре. Незадолго до начала первого учебного семестра Марина объявила, что Рольф сделал ей предложение и она согласилась. Надя восприняла эту весть сдержанно.

— Мое предостережение все еще в силе, Марина, и, кроме того, я не знаю, что на это скажут твои друзья в городе. — Она замолчала и многозначительно посмотрела на дочь. Свою мысль мать не закончила, но Марина поняла ее. Она собиралась выйти замуж за японского союзника, и все посчитают, что она делает это ради личной выгоды. Ну и пусть! Она будет выше этого. Если кто-то и начнет распускать слухи, то, конечно, из зависти.

Вопреки опасениям Нади, после объявления о помолвке, напечатанного в газете, друзья и знакомые стали звонить им с поздравлениями и добрыми пожеланиями. Мать больше всего боялась, что все отвернутся от Марины из-за того, что она выбрала в мужья немца, но случилось как раз наоборот.

— Это показывает только, до чего люди переменчивы в своих убеждениях, — высказала свои мысли Надя. — Сейчас немцы и японцы при власти, вот все и набиваются нам в друзья.

Марину же беспокоило отношение к Рольфу ее дяди. Сергей по большей части избегал Ваймера. Дядю своего она обожала, и ей было очень важно заручиться его одобрением. Но каждый раз, когда она начинала расхваливать Рольфа, перечисляя его достоинства, Сергей выходил из комнаты или менял тему. Марина не понимала, кто больше противился ее браку, мать или дядя Сережа, и ее мало-помалу начало возмущать невидимое, но постоянное влияние на жизнь их семьи Эсфири.

— Ты никак не можешь забыть Эсфирь, верно, мама? — как-то бросила она недовольным тоном незадолго до свадьбы. — Не вини всех немцев за травлю евреев. Ты разве забыла, что Эсфирь пострадала от рук наших, русских людей, а вовсе не немцев.

Ее аргумент не вызвал никаких возражений, и, кроме того, Марина почувствовала, что душевная рана матери слишком глубока и развивать эту тему бесполезно.

Вскоре после помолвки Рольф сказал Марине, что должен на несколько дней уехать по делам в Шанхай. Вернувшись, с Надей и Сергеем он был вежлив и сдержан, будто не замечал оказанного ему прохладного, хоть и любезного приема. Марине, как никогда, захотелось доказать своей семье, что она не ошиблась с выбором мужа.