Введение в психоанализ - Зигмунд Фрейд

Но я знаю, вы скажете, что эти представления столь же грубы, сколь фантастичны и совершенно недопустимы в научном изложении. Я знаю, что они грубы; более того, мы знаем также, что они неправильны, и если мы не очень ошибаемся, то у нас уже готова лучшая замена. Не знаю, покажутся ли они вам столь же фантастичными. Пока это вспомогательные представления вроде человечка Ампера, плавающего в электрическом токе, и ими не следует пренебрегать, поскольку они помогают понять наблюдаемые факты. Могу вас уверить, что эти грубые предположения о двух комнатах, о страже на пороге между ними и о сознании как наблюдателе в конце второго зала все таки очень близки к действительному положению вещей. Мне хотелось бы также услышать от вас признание, что наши названия отношений — бессознательное, предсознательное, сознательное — менее способны ввести в заблуждение и более оправданны, чем другие предлагаемые и употребляемые, как то: подсознательное (unterbewuЯt), околосознательное (nebenbewuЯt), внутрисознательное (binnenbewuЯt) и т. п.

Поэтому еще более значимым для меня будет, если вы мне укажете, что такое устройство душевного аппарата, которое я предположил, объясняя невротические симптомы, должно было бы иметь общее значение и, следовательно, отражать также и нормальное функционирование. В этом вы, конечно, правы. Сейчас мы не можем вникать в суть этого вывода, но наш интерес к психологии образования симптомов чрезвычайно возрастает, если благодаря изучению патологических отношений возникнет перспектива разобраться в столь глубоко скрытых нормальных душевных процессах.

Впрочем, разве вы не узнаете, на чем основывается наше предположение о двух системах, отношении между ними и к сознанию? Ведь страж между бессознательным и предсознательным — не что иное, как цензура, которой, как мы знаем, подвергается образование явного сновидения. Остатки дневных впечатлений, в которых мы узнаем побудителей сновидения, были предсознательным материалом, испытавшим ночью в состоянии сна влияние бессознательных и вытесненных желаний и благодаря их энергии сумевшим образовать вместе с ними скрытое сновидение. Под давлением бессознательной системы этот материал подвергся переработке — сгущению и смещению, которые в нормальной душевной жизни, т. е. в пред сознательном, неизвестны и допустимы лишь в виде исключения. Это различие в способе работы стало для нас характеристикой обеих систем; отношение к сознанию, которое соединено с предсознательным, мы считали только признаком принадлежности к той или другой системе. Ведь сновидение уже не патологический феномен; оно может появиться у всех здоровых в условиях состояния сна. Такое предположение о структуре душевного аппарата, которое позволяет нам понять как возникновение сновидения, так и возникновение невротических симптомов, имеет неоспоримое право на то, чтобы быть принятым во внимание и при нормальной душевной жизни.

Вот все, что мы желаем сказать сейчас о вытеснении. Но оно лишь предпосылка для образования симптомов. Мы знаем, что симптом — это заместитель чего то, чему помешало вытеснение. Но от вытеснения до понимания образования этого заместителя еще далеко. В связи с выявлением вытеснения возникают вопросы и с другой стороны: какого рода душевные движения подлежат вытеснению, какими силами оно осуществляется, по каким мотивам? По этому поводу нам до сих пор известно только одно. При исследовании сопротивления мы узнали, что оно исходит из сил Я, из известных и скрытых свойств характера. Следовательно, они и позаботились о вытеснении или, по крайней мере, участвовали в нем.[71]Все остальное нам пока неизвестно.

Тут нам на помощь приходит второй факт, о котором я говорил. Из анализа мы в самых общих чертах можем указать, что является целью невротических симптомов. И в этом для вас нет ничего нового. Я вам уже показал это на двух примерах неврозов. Правда, что значат два примера? Вы вправе потребовать, чтобы это демонстрировалось вам двести, бесчисленное множество раз. Беда только в том, что я не могу этого сделать. Основную роль здесь вновь играют собственный опыт или вера, которая может опереться в этом пункте на единодушные указания всех психоаналитиков.

Вы помните, что в двух случаях, симптомы которых мы подвергли тщательному исследованию, анализ посвятил нас в самую интимную область сексуальной жизни этих больных. В первом случае, кроме того, мы особенно ясно поняли цель или тенденцию исследованного симптома, может быть, во втором случае она несколько затемняется фактором, о котором речь будет ниже. То, что мы видели в этих обоих случаях, нам продемонстрировали бы и другие подвергнутые анализу случаи. Анализ всякий раз приводил бы нас к сексуальным переживаниям и желаниям больного, и всякий раз мы должны были бы устанавливать, что их симптомы служат одной и той же цели. Эта цель открывается нам в удовлетворении сексуальных желаний; симптомы служат сексуальному удовлетворению больных, они являются заместителями такого удовлетворения, которого они лишены в жизни.

Припомните навязчивое действие нашей первой пациентки. Женщина лишается своего горячо любимого мужа, с которым она не может разделять жизнь из за его недостатков и слабостей. Она должна оставаться верной ему, она не может заменить его другим. Ее навязчивый симптом дает ей то, чего она жаждет, — возвышает ее мужа, отрицает, исправляет его слабости, прежде всего его импотенцию. В сущности, этот симптом является исполнением желания точно так же, как сновидение, а именно, чем сновидение бывает далеко не всегда, исполнением эротического желания. В случае нашей второй пациентки вы, по крайней мере, могли понять, что ее церемониал стремится помешать половым сношениям родителей или отсрочить их, чтобы в результате не появился новый ребенок. Вы, вероятно, догадались, что, в сущности, она стремится к тому, чтобы поставить себя на место матери. Следовательно, опять устранение помех в сексуальном удовлетворении и исполнении собственных сексуальных желаний. О некотором наметившемся здесь осложнении речь будет ниже.

Уважаемые господа! Я хотел бы избежать того, чтобы впоследствии делать отступления относительно общего характера моих утверждений, и поэтому обращаю ваше внимание на то, что все, что я здесь говорю о вытеснении, образовании симптомов и их значении, было выяснено на материале трех форм неврозов: истерии страха, конверсионной истерии и невроза навязчивых состояний — и сначала относилось только к этим формам. Эти три заболевания, которые мы привыкли объединять в одну группу «неврозов перенесения» (Ьbertragungsneurosen), ограничивают также область приложения психоаналитической терапии. Другие неврозы изучены психоанализом в гораздо меньшей степени; одну группу неврозов мы обошли по причине невозможности терапевтического влияния. Не забывайте также, что психоанализ еще очень молодая наука, что он требует много труда и времени для подготовки и что до недавнего времени он разрабатывался одним человеком. Но мы готовы углубиться во всестороннее познание этих других заболеваний, не относящихся к неврозам перенесения. Надеюсь, я смогу еще показать вам, насколько расширяются наши предположения и результаты, приспосабливаясь к этому новому материалу, и что эти дальнейшие исследования привели не к противоречиям, а к установлению единства на более высоком уровне. Итак, если все сказанное здесь имеет отношение к трем неврозам перенесения, то позвольте мне сначала повысить [в ваших глазах] значимость симптомов новым сообщением. Сравнительное исследование поводов заболеваний дает результат, который можно сформулировать следующим образом: эти лица заболевают вследствие вынужденного отказа (Versagung) от чего то, когда реальность не дает удовлетворения их сексуальным желаниям. Вы замечаете, как прекрасно оба эти результата соответствуют друг другу. В таком случае симптомы тем более следует понимать как заместители недостающего в жизни удовлетворения.