Мон-Ревеш - Жорж Санд

— Слава богу! Эвелина чувствует себя хорошо, насколько это возможно! — сказала она. — Мы все должны быть благодарны вам, сударь, потому что, не будь вас, она могла бы еще долго пролежать в парке одна без помощи.

— Не будь меня? — спросил Флавьен, удивленный ее словами.

— Ну, конечно; если бы вам сегодня утром не пришла мысль повезти на прогулку мою мачеху и вернуться с ней через самую тенистую и заброшенную часть парка, вы бы не нашли бедную Эвелину на этих скалах.

Флавьен почувствовал яд ее намеков и насторожился.

— Это, в самом деле, счастливая случайность, что я плохо знаю дорогу, — сказал он, — и мы с госпожой Дютертр чуть не заблудились оттого, что я хотел повезти ее самым коротким путем.

— Ах, так она вам ничего не сказала? А ведь она могла бы вас предупредить, она-то хорошо знает аллеи парка!

— Мне кажется, госпожа Дютертр заснула в коляске.

— Значит, поездка была очень долгая?

— Вот именно, довольно долгая.

— В направлении Мон-Ревеша, кажется?

— Это очень вас интересует, мадемуазель? Вот ваша матушка, она объяснит вам все это лучше, чем я; я не слишком хорошо знаю здешние места, и мне будет трудно начертить для вас их карту.

К ним подошел Тьерре. Флавьен поклонился Натали, глядя на нее с холодной иронией.

— Бьюсь об заклад, что это она, противная девчонка, заставила меня наделать все эти глупости с проклятыми букетами! — сказал он другу по пути домой. — Я должен был почувствовать, что ее цветы пахнут желчью. Теперь я понимаю, почему госпожа Дютертр несчастлива, несмотря на любовь своего мужа.

Натали ходила за Олимпией по пятам. Когда та вернулась в гостиную, собираясь пойти к Эвелине, она подошла к ней и с той невероятной дерзостью, которую диктует ненависть, спросила, где она провела утро наедине с господином де Сож. Но в своей злобе она допустила промах. Олимпия не растерялась, не стала искать предлогов, а, видя, что вопрос задан в лоб, ответила с достоинством:

— Милое дитя, я не понимаю, почему вы занимаете меня такими пустяками, когда я спешу к вашей больной сестре.

И она удалилась, не подозревая о той буре, которая клокотала в груди ее соперницы.

Оставшись одна, Натали залилась слезами бешенства. Она чувствовала, что страстная любовь к Флавьену обрушилась на нее как наказание господне, ибо Флавьен ее ненавидел, и она это понимала.

Тем временем Крез приехал на ферму Риве, отыскал в поле господина Дютертра и передал ему письмо Эвелины.

Дютертр прочел письмо и побледнел.

— Боюсь, не обманывают ли меня, чтобы успокоить, — сказал он. — Из-за незначительного происшествия ко мне не стали бы посылать курьера и писать письмо. Крез, моя дочь упала с лошади?

— Нет, сударь, — торжествующе ответил Крез. — Она сегодня не ездила верхом.

— Все равно, — сказал Дютертр, которому отцовское чувство внушило нечто вроде ясновидения, — я уверен, что это было страшное падение. Я чувствую это всем своим существом.

— Ну, сударь, — возразил Крез, весьма гордый своей миссией, — вы слишком уж тревожитесь. Госпожа Олимпия этого и боялась. Она сказала мне так: «Если ты увидишь, что хозяин спокоен, не говори ему ничего; если же ты увидишь, что он ломает себе над этим голову, отдай ему мое письмо». И вот оно, сударь, раз уж вам охота ломать себе голову!

Олимпия писала мужу: «Не хочу обманывать вас, друг мой, иначе вы будете слишком огорчены, когда приедете и все увидите сами. Это не просто ушиб, это вывих. Но благодаря заботам вашего доброго Мартеля, все уже в порядке. Эвелина сейчас почти не страдает, у нее ничего не болит; конечно, ей досадно, потому что ноге нужен покой, но вы не должны волноваться. Поверьте той, которая никогда вам не лгала».

Олимпия написала последнюю фразу так, как она вылилась из ее сердца. Но потом, запечатывая письмо, она почувствовала страх при мысли, что скоро, чтобы угодить Эвелине, ей, впервые в жизни, придется много лгать.

Дютертр, которого письмо жены успокоило больше, чем письмо Эвелины, тем не менее тотчас же поехал в замок. Он нашел дочь в сравнительно хорошем состоянии после всех волнений и страданий, которые она перенесла. По дороге Дютертр не задавал Крезу никаких вопросов, рассчитывая все узнать из первых рук.

Малютка, выбежавшая ему навстречу, вкратце рассказала ему выдуманную Олимпией историю, которой девочка полностью поверила. История была так проста и правдоподобна, что Дютертр не стал вдаваться в подробности. То ли по забывчивости, то ли по глубокому инстинкту осторожной деликатности, который таился в ее преданной душе, Малютка ничего не сказала ни о Тьерре, ни о господине де Сож. «Это мама нашла мою бедную сестричку в скалах парка», — сказала она просто. Поэтому Дютертр поцеловал дочь и жену, не задавая им праздных вопросов, которые ничему не могут помочь. Он расспросил только врача и хирурга, которые оба сказали ему, что отвечают за пациентку. Дютертр опасался столбняка; он спросил, с большой ли высоты произошло падение, сильно ли Эвелина ударилась, не была ли она при этом чем-нибудь испугана. Эвелина поторопилась сказать, что упала с высоты собственного роста и у нее просто под вернулась нога.

Успокоенный насколько возможно, Дютертр спустился пообедать с Натали и с обоими сельскими эскулапами, которые были верными друзьями дома и образованными людьми, в особенности Блондо, врач. Они ушли, не дожидаясь десерта: им надо было посмотреть Эвелину и сделать еще несколько визитов до наступления темноты, ибо Дютертр, боясь, как бы с Эвелиной не случилось чего-нибудь непредвиденного, добился от них обещания провести ночь в замке.

Для того чтобы свести счеты с Олимпией, в распоряжении у Натали были только те несколько минут, когда Дютертр пил свой кофе. Ей их хватило с лихвой.

— Сказали ли вам во всей этой суете, — спросила она, — что этот своевольный варвар Тьерре наконец появился снова?

— А! — сказал Дютертр. — Ну, тем лучше. Эвелина знает?

— Она даже видела его, потому что он помогал нести ее из парка на носилках, вместе с тем, другим.

Упоминание о «том, другом» не поразило Дютертра. Он думал только об Эвелине.

— Ну и как? — спросил он. — Когда он увидел бедную девочку в таком состоянии, выказал он какие-нибудь признаки сердечного волнения? Ты присутствовала при этом?

— Да, отец, господин Тьерре был в отчаянии, как и полагалось вашему будущему зятю.

— И это несколько утешило Эвелину, я надеюсь? Известно ли теперь, почему он не приезжал целую неделю?

— Нет, ничего в точности не известно. Но я думаю, что его удержало в Мон-Ревеше присутствие друга.

— Какого друга? — спросил Дютертр, и трепет пробежал по его жилам.

— Ну, господина де Сож, — отвечала Натали безразличным тоном.