Соблазнительница - Стефани Лоуренс

Каждый день, каждую ночь она видела, что его сексуальная планка поднимается все выше.

Сегодня он понял, что вопреки своей настороженности он скачет вместе с ней.

Не говоря о его чертовски слабом сопротивлении, ее игра должна работать на его выигрыш. Он хотел — ему было необходимо, — чтобы она его любила; он был слишком опытен, чтобы считать, будто желания и вожделения достаточно. Это должна быть любовь, открыто, объявленная, свободно отданная. Только она настолько сильна — она может успокоить его страхи и позволит ему признаться в своем обмане.

Он не думал, что она уже любит его, не видел никаких признаков этого. Как бы сильно ни было его вожделение, она отвечала на его страсть, но это не была любовь — никто не знал этого лучше, чем он. Когда-то он был настолько легковерен, что воображал, будто для такой женщины, леди, как она, отдавать себя, свое тело так, как отдавалась она ему, безоговорочно, означает любовь. Опыт последних десяти лет выжег из него эту наивность.

Женщины, особенно леди, могут быть такими же похотливыми, как и мужчины. Но для начала и это неплохо. Чем чаще она будет отдаваться ему таким образом, тем сильнее она начнет ему доверять, тем ближе они будут становиться, тем сильнее станет привязанность между ними. Даже он это чувствовал, а его вряд ли можно назвать человеком эмоциональным.

Ее игра может оказаться ему на руку.

Пусть ее цель — привязать его к себе при помощи вожделения, чтобы иметь власть над ним. Его цель — разбудить любовь, чтобы она оставалась с ним навсегда.

У Амелии не было верных доказательств того, что ее план работает, но в глазах Люка, когда они останавливались на ней, а сам он не замечал, что она следит за ним, было такое выражение, от которого сердце у нее воспаряло.

Вот как теперь. Сидя на своем месте в конце обеденного стола, он смотрел, как она взяла кисть винограда и положила себе на тарелку. Сегодня ленч был легким, учитывая жаркую погоду. Судя по всему, лето будет долгим и знойным.

Она зажала в зубах виноградинку и посмотрела на мужа.

Он заерзал, отвел глаза, взял бокал с вином.

Скрывая улыбку, она опустила взгляд на тарелку. Выбра ла еще виноградинку.

— Как собаки переносят такую жару?

— Просто валяются на земле, высунув языки. В такую погоду не бывает ни тренировок, ни выгула. — Помолчав, он добавил: — Наверное, попозже, когда жара ослабнет, Сагден с парнями отведут всю свору на реку.

Амелия кивнула, но больше задавать вопросов не стала, не желая облегчить его положение. Решив, что ее молчание пойдет на пользу ее плану, она стала есть виноград — изящно, одну виноградинку за другой.

Ее план был предельно прост. Между ними есть любовь — она узнавала ее в себе и всегда была уверена, что встретит ее и в нем. Но чтобы пробудить ее, и не один раз, а снова и снова, пока этот упрямый человек не признается в ней и не признает ее, — чтобы добиться этого, нужно, чтобы он отбросил прочь свою защитную броню.

Обычно он никогда ее не снимал.

Только когда они переплетаются физически — только тогда ей открываются его чувства. Подстегивая его страсть, она надеялась ослабить его броню настолько, чтобы чувства, которые он так глубоко запрятал, стали ей доступны.

И она оказалась права. Не только это выражение в его взгляде усилилось. Сильнее, яснее становилась эмоциональная волна, когда они бывали вместе.

Ей все это казалось забавным — мужчина, такой жесткий, такой безжалостный, такой похотливый, с такими диктаторскими замашками, — когда он прикасался к ней, в нем появлялись нежность, покровительство и преданность, которых не могла скрыть самая безжалостная страсть.

Страсть эта вызывала у нее содрогание, она и не скрывала этого. Она посмотрела на него, увидела, что он все понял, и улыбнулась:

— Хиггс сказала, что этот виноград выращен здесь, в теплицах. Я и не знала, что они у тебя есть.

Она опять зажала в зубах виноградинку, он посмотрел, помолчал и ответил:

— Они в западной стороне, между домом и фермой.

Не сводя с него глаз, она спросила:

— Может быть, ты покажешь их мне?

Он выгнул черную бровь.

— Когда?

Она тоже выгнула бровь.

— Почему бы не сейчас?

Он глянул в окно, на лужайку, дремлющую в лучах жаркого солнца. Выпил вина и посмотрел на жену.

— Прекрасно. Когда ты доешь. — И он кивнул на ее тарелку.

Она не опустила глаза — вызов был принят.

Улыбнувшись, она занялась виноградом. Потом они вышли из столовой и, взявшись за руки, пошли по коридору в западное крыло. В конце его Люк открыл дверь, и Амелия вышла на крыльцо; теплый ветерок пошевелил ее локоны. Теперь они шли по лужайке.

— Самая прямая дорога — через кустарник.

Он провел ее под аркой, вырезанной в первой живой изгороди. За ней размещалось несколько дворов, каждый из которых был продолжением предыдущего. В первом посредине бил фонтан, во втором был пруд, в котором плавали, блестя серебром, рыбки. Третий служил пристанищем для огромной магнолии с толстым стволом и переплетенными ветвями. На ней еще осталось несколько запоздалых цветков, бледно-розовых на фоне глянцевой зеленой листвы.

Амелия рассматривала дерево — древнее чудовище.

— Я никогда еще не заходила так далеко за эти изгороди.

Люк увлек ее через арку к последней изгороди; за ней стояли три длинных низких сарая со множеством стеклянных окон на крыше и в стенах. Мощеные дорожки вели к дверям, Люк повел ее к той, что была слева.

Он открыл дверь; их обдало горячим воздухом, наполненным запахом земли, гниющих листьев и пышной зелени. Перед ними простирались настоящие джунгли. Амелия вошла. Легкий шелест листьев над головой привлек ее внимание. Шиферные пластины на крыше был раздвинуты, и в теплицу проникал ветерок.

Она огляделась, широко раскрыв глаза при виде этого великолепного зрелища.

Положив руку ей на спину, Люк повел ее дальше.

— Сейчас здесь почти нечего делать — только собирать урожай. Потом все это подрежут, но сейчас все может разрастаться вволю.

Воистину вволю; приходилось пригибаться, чтобы пройти по дорожке, которая шла в середине теплицы сквозь заросли к двери в противоположной стене. Отбросив всякие мысли о любовных играх — здесь едва хватало места, чтобы стоять, — Амелия направилась к выходу.

Они оказались на небольшой мощеной площадке, окруженной низкой каменной стеной и затененной большими деревьями; здесь было гораздо прохладнее, чем в теплице. Отсюда неожиданно открылся вид на неглубокую долину перед Калвертон-Чейзом. Амелия огляделась, пытаясь сориентироваться. Ферма располагалась за тенистыми деревьями правее и чуть дальше конюшен и псарен. Налево лежала долина, дремлющая под летним зноем.