Все мужчины негодяи? - Сари Робинс

Она подошла к нему и положила руку ему на плечо.

– Какая тут вера, если речь идет о твоей жизни и безопасности! Просто я боюсь за тебя, – прошептала она так тихо, что это мог слышать только он.

Джастин поцеловал ее в лоб, как целуют младших сестер.

– Все идет по плану, как мы и задумали.

Она не могла с этим согласиться. Вымученно улыбнувшись, Эвелина повернулась к сеньору Ароласу.

– Извините нас, сеньор Аролас!

– Конечно, дорогая моя. – Он, понимающе улыбаясь, вышел из комнаты, оставив их наедине. Дверь за ним захлопнулась.

Эвелина повернулась к Джастину:

– Я не хочу, чтобы ты шел на эту встречу.

– К сожалению, наши желания не имеют сейчас большого значения, – повторил Джастин слова Эвелины, которые она произнесла совсем недавно. Он сел в кресло возле камина, вытянув перед собой раненую ногу.

Эвелина долго смотрела на пляшущие языки пламени, как будто хотела узнать у них ответ на свой вопрос. Они больше не добавляли в огонь специи, которые дарил Джастину полковник, и наслаждались естественным запахом горящего дерева и дыма.

После долгого молчания Эвелина повернулась к Джастину и умоляюще взглянула на него.

– Ну пожалуйста, Джастин! Ты столько лет восхищался этим человеком. Тебе трудно увидеть его таким, каков он есть, – низким и подлым чудовищем.

– Тот факт, что я пытаюсь понять мотивы, которые им руководили, вовсе не означает, что я не осуждаю его за то, что он совершил. И в кого он превратился.

– Он снова использует тебя против меня.

– У него уже есть Анхель и Салли. Я ему не нужен. – Он, не мигая, смотрел в огонь. А потом спросил спокойно: – А если он использует меня для того, чтобы ему было чем торговаться?

Эвелина провела рукой по усталым глазам. Боже мой! Если полковник догадывается, как много стал значить для нее Джастин за время их короткого знакомства, игра проиграна!

Джастин истолковал ее молчание по-своему и нахмурился, мрачно бормоча про себя:

– Ну что же, теперь я знаю ответ.

Эвелина поднялась и, повинуясь порыву, села ему на колени.

Он обнял ее и прижал к груди. Уткнувшись лбом ему в подбородок, она прошептала:

– Мне невыносима мысль, что с тобой может что-нибудь случиться.

– Ты хочешь сказать, случится еще что-то, кроме того, что уже случилось? – с беспечным видом переспросил он. – Сначала меня ранили в грудь. Потом я повредил ногу, – начал перечислять он.

– Удивительно, что ты прошел через все это и остался цел и невредим!

Джастин убрал с ее лба выбившийся из прически локон.

– Ну, насчет того, что я цел и невредим – это слишком большое преувеличение. Я потерял своего начальника, веру в справедливость, в то, что я знаю, в чем заключается мой долг… И еще я потерял… – Он проглотил комок в горле и продолжил: – Я потерял голову от тебя. И отдал тебе свое сердце.

Мурашки побежали у нее по спине, и на глаза навернулись слезы.

– Тогда, ради всего святого, не ходи на эту встречу! Он обнял ее еще крепче, а затем медленно отстранился.

– Я должен идти, – твердым голосом произнес он. – Ради любви к родине и ради тебя. – Он хотел отодвинуться от нее, но Эвелина не позволила.

– Джастин, я не хочу, чтобы ты подумал, что я настаиваю только для того, чтобы любой ценой заставить тебя сделать по-моему.

– Конечно, поэтому. Ведь ты же не любишь меня!

– Я никогда не говорила, что не люблю тебя.

– Это и так понятно, – печально ответил он. – С тех пор как мы вернулись из деревни, мы с тобой были просто…

– У нас было слишком много дел, Джастин, – перебила Эвелина. Она вздохнула и пожала плечами. – Все это слишком сложно.

– Все очень просто. Я зря надеялся, что ты когда-нибудь ответишь мне взаимностью.

– Дело не в этом, Джастин. Меня переполняют чувства к тебе. – Эвелина взяла его за подбородок и прижалась носом к его носу. – Но то, что я к тебе испытываю, ужасно пугает меня. Мне страшно довериться своим чувствам, потому что они пробуждают в душе напрасные надежды.

Он посмотрел на нее с тревогой.

– Я не понимаю тебя.

Она тяжело вздохнула.

– Я сама себя не понимаю. Я только знаю, что, когда ты рядом… у меня кружится голова. Меня бросает то в жар, то в холод.

– Похоже на лихорадку, – пошутил он, и его дыхание защекотало ей щеку.

– О, это хуже лихорадки: мне хочется мечтать.

– Разве мечтать – это плохо?

– Мечты порождают надежду, которая в конце концов может привести к преда… К страданиям.

– К предательству! Ты хотела сказать «к предательству»! – Джастин покачал головой. – Не могу понять, о чем я думал, когда обманывал тебя.

Она отвела глаза.

– Ты не виноват. Ты думал, что делаешь это ради своей родины…

– Не пытайся оправдать меня. Мне от этого только тяжелее! – Он повернул ее лицо к себе. – И не надо мне лгать. Я знаю, что ты до сих пор еще меня не простила.

– Ты ошибаешься. Я простила тебя. Только рана на сердце пока не зажила. – Эвелина испытывала почти физическую боль от обиды, которая жгла грудь так сильно, что слезы выступили у нее на глазах и покатились по щекам. Она прижала руку к сердцу и тяжело вздохнула. – Я до сих пор страдаю, и ничем не могу унять боль. Наверное, надо привыкнуть к ней и продолжать жить дальше.

– Привыкнуть… Продолжать жить дальше! – повторил Джастин с горечью. – Нет, я не могу к этому привыкнуть и жить как ни в чем не бывало. Это сильнее меня. Ты хоть сколько-нибудь представляешь, как ты изменила мое жалкое существование? Как будто моя жизнь до тебя была незаконченным рисунком. Эскизом, небрежным наброском. А потом появилась ты – и наполнила картину моей жизни красками, радостью, смехом, надеждой… – Джастин кончиком пальца поймал одну из слезинок Эвелины и поднес к губам. – …И своими слезами. У меня такое ощущение, что я начал жить только сейчас. И я не могу привыкнуть к этому и делать вид, что ничего не произошло!

Эвелина фыркнула:

– Тебе следовало стать поэтом.

Они обнялись, наслаждаясь этими короткими мгновениями счастья.

– Я хочу, чтобы ты знала, что твое наследство освобождено из-под ареста. – Он откашлялся, а затем спокойно спросил: – Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

– Во многих отношениях я уже простила тебя.

– Но не во всех?

В наступившей тишине было слышно, как потрескивал огонь в камине. А затем часы на каминной полке пробили три раза.