Петербург 2018. Дети закрытого города - Мария Чурсина

«Где теперь моя мутная водичка? – усмехнулась Вета, чувствуя себя совершенно чокнутой – сидит на полу, улыбается, обзывает себя саму. – Вот так вылезешь из аквариума, а там что? Там ничего нет».

Она не заметила, когда он пришел и как. Город замер у окна, неловко расставив ноги, будто боялся потерять равновесие.

– Ну вот, – сказала Вета полголоса, щуря глаза, в которые словно бросили горсть песка. – Ты пришел. Что скажешь?

Стало тихо, разом оборвались гул и скрежет. Солнце рисовало нимб над его головой, а ткань на лице чучела кривилась. Вместо улыбки? Гримасы ярости?

Он засипел почти по-человечески, хотя звуку просто неоткуда было идти, и лучше бы Вета слушала уже привычный гул. От нового голоса ее мороз продрал по коже.

– И-и-и-а-а-а-и…

Ей хотелось зажмуриться, но веки как будто окаменели. Вета смотрела на белое сияние солнца и чувствовала, как снова начинают болеть глаза. По босым ногам потянуло холодным ветром. Смятая юбка на коленях шевельнулась от него, и ветер пощекотал пальцы Веты.

– Ты? – переспросила она, начиная вдруг собирать в слова бессвязные звуки.

– О-о-о-э-э-э.

– Ты обеспокоен?

Повеяло запахом стоялой воды, гнилых растений и еще чего-то, чем пахнет на болотах. Он тянул свою песню, а Вета проходила все стадии от ужаса до безразличия. Похолодели пальцы, мурашки побежали по ногам вверх. Она слышала, как клацают ее зубы, потом уже тряслась всем телом, не могла прекратить, а через секунду возвращались холодное спокойствие и способность снова складывать слова из нечленораздельных звуков.

– Ты болен? – догадалась она, и в комнате стало тихо-тихо.

Город переступил на месте, словно раздумывал, стоит ли ему подступиться ближе. Вета угадала. Вдруг возобновился весь рев ветра в трубах и скрежет. Она вздрогнула, но все тут же стихло.

Вета поняла: ему говорить так было привычнее, он не любил «по-человечески». Ткань вместо лица снова кривилась, как от боли. Но он говорил, пытался – ради нее.

– Тебе больно? – спросила Вета, снова начиная дрожать. Болотом пропахла вся ее одежда и волосы, разве что только капли грязной жижи не текли по рукам.

– А-а-а-а!

«Да», – поняла Вета.

Она судорожно сглотнула, чуть не закашлялась. Она не знала, как вылечить город и что ему ответить. А город ждал, покачиваясь из стороны в сторону на длинных, судорожно выпрямленных ногах.

– Тебе плохо, и поэтому ты хочешь забрать меня?

Он дернулся, поднял страшное сморщенное лицо, рукава неодинаково зашевелились. Вете почудились горькие морщины на его лбу, хотя какой лоб, если нет глаз?

– Тогда забирай, – сказала она, а собственный голос отделился и стал чужим. Колени больше не дрожали и не холодели пальцы. Не было в ее решении никакой жертвенности, и Вета только вскользь подумала о восьмиклассниках.

Вдруг вокруг нее оглушительно заскрежетало железо, здание дрогнуло, и с потолка Вете на колени посыпалась белая крошка. Проснулся гул и тут же стал оглушительным, нестерпимым. Она, кожей ощущая его ярость, подобрала под себя ноги и спиной вжалась в стену. Зажмурилась, закрыла руками голову.

Скрежет стих, только гул еще был различим, но и он отдалялся. Из разбитого окна пахнуло водой и осенью. Вета открыла глаза: в комнате было пусто, и солнце почти завалилось за Сову, оставив над горизонтом только бледный бок. Небо серело и накрывало разрушенную набережную туманной пеленой. Вета поняла, что не так было в пейзаже.

Река сожрала еще несколько бетонных плит, подступила теперь почти к самой улице. Берег в полумраке казался и правда откушенным – неровным, резко обрывающимся у самой воды.

На дрожащих ногах Вета подошла к окну и отломала осколок от треснувшего стекла. В его середине зияла дыра-звезда, а ночной воздух оказался приятным до истеричного счастья.

Эта часть набережной казалась пустынной: только разрушенный парапет – казалось, в него зубами вцепилось огромное животное и вырвало кусок. Теперь каменные обломки широким языком уходили в реку. Их облизывал прибой. Справа и слева, насколько хватало взгляда, тянулись провода, изредка украшенные красными лампочками, как бусинами.

Вета до темноты кружила по своей тюрьме, иногда замирая у окна, потом устала и задремала на узкой кушетке. Ей нужно было думать, как выбраться отсюда, кого просить о помощи, кому звонить. Но сонные мысли путались.

Этот город был – серый туман над рекой. Волны со всех сторон тянули к нему длинные гибкие пальцы. В городе бок о бок жили люди и те, кто людьми не были. Мать-птица раскрывала свои крылья и над теми, и над другими. Город был сам – призрак жизни, он так долго стоял на грани, что не заметил, как врос в этот туман, и в бетонный парапет набережной, и в распластанное изваяние птицы, которое парило над ним.

Этот город не выпускал своих – он держал их щупальцами тумана и гибкими пальцами серой реки.

– Тревога.

Вета проснулась от грохота. Она вскочила и бросилась к окну, осознавая на бегу, как светло вокруг. Набережная была залита безжизненным светом, истерично мигали красные лампы.

– Внимание. Тревога. Всем подразделениям занять позиции, – сказал бесстрастный голос, который она так часто слышала из репродукторов и радио.

Над городом запели унылые сирены. Черные тени повисли в воздухе над Совой. Белые тени заплясали по воде. Волны бились о берег – сильнее, сильнее, сильнее с каждым новым ударом.

Вета различила черные фигурки людей: они застыли широким полукругом рядом с обвалившимся парапетом.

– Второму подразделению – повышенная готовность.

Удар был всего один, но от него дрогнула набережная. Вета ощутила, как завибрировал пол у нее под ногами. То, что выбиралось из реки, ползло уже по асфальту набережной – бесформенное, черное.

– Второе подразделение, огонь!

Она узнала грохот, который так часто слышала, среди ночи спускаясь в подвал. Белое пламя обожгло асфальт, так что он вздулся. Вету на мгновение ослепило, и она отступила вглубь комнаты, закрывая лицо руками. Рукам сделалось жарко.

– Пятое подразделение, повышенная готовность.

Город закричал. Скрип железных конструкций перемешался с воем ветра и грохотом камней. Когда Вета заставила себя открыть глаза, половина алых ламп уже не горела. Видимая часть набережной лежала в руинах. Человеческие фигуры отступили дальше от реки, и теперь она отчетливо увидела его.

Дух города замер посреди каменных обломков, подсвеченный уцелевшими прожекторами. Нескладный и худой – руки-плети повисли вдоль туловища. Вета оцепенела. В ушах стоял бесконечный гул.

– Четвертое подразделение, повышенная готовность. Он идет в вашу сторону.

Сирены взвыли почти на ультразвуке. Дух города шел через белое пламя ровно в ее сторону. У него не было лица, но отчего-то Вета была уверена, что он смотрит в ее окно.