На кресах всходних - Михаил Попов

Сказал фразу по-немецки. Осознавал, что его не понимают, и был этим фактом раздражен. Полная невменяемость тех, кто должен был немедленно воспринимать и исполнять его начальническую волю, ощущалась им как абсурд. Он длинно вскрикнул и захлопнул свою дверь.

Мирон сделал шаг назад и пропал.

Витольд Ромуальдович почувствовал: часть тяжести сползла с сердца. Мирон здесь, и не похоже, что радостно возбужден, скорее в тревоге.

Мирон не испугался Витольда. Скорее обрадовался: раз отец здесь, значит, Скиндеру легче будет выкрасть для него, Мирона, Янину.

Влюбленный полицай вышел из дома отца Ионы, где пережидал нужное время, и двинулся навстречу обещанному мотоциклу Скиндера с Яниной. В тихом рождественском воздухе не слышалось ничего мотоциклетного. Мирон добрел до «Колизея», увидел свет в «мастерской обер-лейтенанта», просто так заглянул в предбанник.

Мирон быстро пошел обратно к храму, дыша морозным воздухом и глядя, как пар дыхания переплетается со звездными туманностями. Надо ждать у церкви.

Но ни у Порхневича, ни у Сахоня после их мгновенного свидания полного успокоения на душе не наступило. И тот и другой все сильнее сомневались в Скиндере.

Мирон остановился и уперся лбом в плечо мерзлого тополя. Зачем связался? Но как можно было отказаться?!

Витольд Ромуальдович вышел на улицу. Из-за того что сидел у печки в полушубке, сразу замерз, его стала бить сильная дрожь и кожный мороз пошел по всему телу. Что это за сволочь такая творится со мной?!

— Михась! Ты еще здесь?

Тот стоял у коляски, распутывая постромки и что-то увязывая. Мирона он не видел. В слабом звездном освещении различимы только его очертания и дыхание лошади. Он собирался плюхнуться на сиденье и катить.

— Чего, батька?

— Ладно, езжай. — И тут же: — Постой. Я с тобой поеду.

К черту этого лейтенанта!

Михась вел коляску не быстро — темнота кругом, отец не подгонял. Он уже был уверен, что никакой обер-лейтенант его не вызывал, только в голову не приходило, зачем мозгляку Скиндеру нужна была эта выкрутасина. Все же раскрывается само собой.

У «школы» в Гуриновичах, на тускло освещенном крыльце стояла обширная фигура в белом бараньем тулупе и со шмайссером на брюхе.

Гапан, переваливаясь, выкатил поперек пробегающей коляски. Михась невольно придержал вожжи.

— Витольд Ромуальдович, что там у тебя на веске?

— Еду посмотреть.

— С господином Аллофсом чаи гоняли?

Пан Порхневич не понял, с завистью сказано или с издевкой, и поэтому не ответил.

— А я гляжу, один мотоциклет прокатил туда, обратно, потом опять туда. Через час другой. Я с тобой подъеду, гляну.

— Ты мне подножку обломаешь.

— Не.

Коляска качнулась, как яхта, и с правым креном покатила дальше.

— Так вы не чайком, по поводу водочки, может, баловались?

Пахло от Михася, он для храбрости припал к бутыли, когда послали ехать до деревни. Витольд Ромуальдович только хмыкнул. Пусть Гапан думает что хочет.

Гуриновичи кончились, и пошел заметный уклон к реке. Посреди спуска стояла кузня — темная, мертвая, черное пятно на широком снегу. Но не на нем остановились глаза всех троих из коляски.

Через мост, урча и поводя чуть столбами фонарного огня, двигались оба германских мотоциклета. Сколько сидело на втором, было не понять, а в первом явно двое, второй в люльке. Вся команда обер-лейтенанта Аллофса в полном составе.

Моторы перешли на надсадный режим, выехав с моста на ведущую наверх дорогу.

Гапан соскочил на снег, приветливо хлопая себя по бокам рукавицами.

Витольд Ромуальдович остался сидеть как сидел. Он сейчас не будет глядеть в глаза этому недоноску. Будет случай для разбирательства…

Машины медленно, с одинаковой скоростью, как привязанные, прокатили друг за другом. Зепп и Вилли правили, не глядя по сторонам.

Гапан подбежал к мотоциклетной коляске, насколько можно было различить в темноте, запричитал, вернулся — глаза выпучены.

— Там этот ваш беленький — по-моему, дохлый.

— Нажрался, — презрительно бросил Михась.

— Не, дохлый, дохлый!

Витольд Ромуальдович почувствовал, что его опять охватывает холод. Гапан наверняка прав.

Прошло всего два дня после пьяной, странной, смертельной для Скиндера ночи, и команда обер-лейтенанта Аллофса снялась и в одночасье упорхнула из Дворца. Тело ефрейтора еще раньше забрали в особом гробу люди из следственного отдела кореличской жандармерии.

Навстречу двум эвакуирующимся мотоциклам Аллофса в горловину выемки с Порхневичами на дне Далибукской Пущи вошла целая колонна разнообразной техники. Больше всего было грузовиков с упакованным в брезент грузом. Грузовик с пехотой, броневик, три мотоцикла, две легковые машины — «хорьх» и «вандерер», — два вездехода на смешанном колесно-гусеничном ходу, машины радиосвязи и еще техника, назначения не сразу понятного.

Неторопливо миновала эта ползучая сила Сынковичи, пройдя краем строящегося аэродрома, потом проломилась, пугая до смерти население, через Лунно, Новосады и остановилась на территории Дворца. Но не вся: часть, состоявшая из одного «вандерера», одного грузовика с вооруженными людьми, бронетранспортера и грузовика, покрытого брезентом, проследовала дальше в Гуриновичи, где вся забота об их обустройстве пала на плечи Гапана. Он постарался отличиться; помимо того, что это входило в его обязанности, он с первого взгляда оценил, какие прибыли на этот раз германцы.

Во главе был ни много ни мало майор по фамилии Виммер, приземистый, с квадратной головой и длинным узким носом, рот широкий, выражение всей личности надменно внимательное. Если попал в полосу его зрения — тебе будто жернов положили на загривок.

Вся команда была совсем не как у Аллофса, — неторопливые, серьезные люди. Вилли и Зепп могли позудеть на губной гармошке, поскалить зубы, эти же двигались так, словно не интересовались окружающим вообще. На шее у каждого был шмайссер, на спине рюкзак. На ногах не сапоги, а массивные черные ботинки. Облачены они были в одинаковые коричневые бушлаты.

В тылу «школы» стена в стену было заколоченное помещение кабака — расколотили, пригнанные бабы торопливо вымели, протерли там все. Вдоль стен разлеглись походные койки на низких ножках, в углу были сложены выгруженные из грузовика большие ребристые емкости из светлого металла, похожие на канистры.

Мирон, Гунькевич и Касперович, посланные Гапаном для подмоги, были молчаливо, но однозначно изгнаны — не ваше тут дело. Стояли в сторонке, вдруг покличут. Обменивались тихими соображениями — да, это уж приехали так приехали. Зачем только?