Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

Разъяренные каратели стали чинить расправу в деревне. Они согнали жителей к дому старосты. Люди молча жались друг к другу и со страхом смотрели на карателей.

Полупьяные солдаты в черных мундирах со свастикой и молниями в петлицах пугали своими пустыми, стеклянными глазами, но еще страшнее были собаки. Они бросались на людей, натягивая короткие поводки до струнного звона, повисая в воздухе передними лапами, заходились в хриплом глухом лае, задыхаясь от ошейников, перетягивающих горло, свирепея от того, что им не дают рвать, грызть человеческое мясо.

Притащили избитого Митькуцыгана со связанными руками, и стало понятно, для кого готовилась веревка с петлей, которую немецкий солдат и русский полицай Сенька Шулепа старательно прилаживали к толстому суку старого раскидистого клена. Глаза Митьки закрывал лиловосиний пузырь, на разбитых губах запеклась кровь.

Молодой мордастый немец нашел кусок фанеры с выщербленными краями, углем вывел порусски «партизан» и понемецки «partisan» и с помощью куска проволоки повесил на шею съежившегося Митьки.

Митька растерянно смотрел на сельчан, и в глазах его было отчаяние и мольба. Что-то его мучило, и он хотел и не знал, как освободить свою совесть.

Когда его подвели к виселице, он заплакал. Его поставили на скамейку, взятую в доме старосты, и, когда стали надевать петлю, он, словно поняв, наконец, и поверив окончательно, что сейчас умрет, и не скоро будут сказаны слова, его оправдывающие, заторопился:

— Братцы, за вас я это… не полицай я. Это я поначалу так… партизаны скажут…

У него изпод ног выбили скамейку, и она отлетела в сторону, вещь иудыхозяина, сослужившего за него мертвого, еще одну мерзкую службу. Но успел еще крикнуть Митька:

— Бейте их, сук поганых. Мстите за нас, убитых.

И уже не было страха в его звонком, отчаянном голосе. Бабы заголосили. Десятка два солдат по команде сняли с машин канистры с бензином и бросились врассыпную по деревне, поджигая заранее намеченные «партизанские» дома. Вскоре деревня полыхала смоляным факелом, высоко выбрасывая искры.

Никого больше не тронули каратели, увозя убитых и раненых, оставив без крова стариков, женщин и детей.

Следом, как шакалы за крупным хищником, потрусили, собрав свой, ставший обширным, скарб, полицаи Сенька Шулепа и Ванька Сычев, справедливо опасаясь возмездия.

Глава 10

Эхо войны. Школьная линейка. Костя ругает ребят за то, за что хвалил Сорокин. Припадок эпилепсии.

Три пацана из соседней школы на Пушкинской подорвались на бомбе в самом центре города. Кто знал, что на небольшом пустыре, недалеко от кинотеатра «Родина», где до войны стоял памятник Сталину, лежала и ждала своего часа неразорвавшаяся авиабомба. Пацаны, все курские, два шестиклассника и семиклассник, ковырялись в земле в поисках каких-нибудь трофеев. На пустырях, в подвалах и на чердаках чего только после войны не находили: и каски, и пустые пулеметные ленты, и патронные гильзы, а иногда и оружие. У нас в сарае, например, с войны остался целый арсенал оружия и, что самое удивительное, несколько кавалерийских шашек в черных с позолотой ножнах.

Бомба рванула мощно. Город дрогнул, как от землетрясения, а в ближайших домах повыбивало стекла.

Ребят собирали по кусочкам. Хоронили в закрытых гробах. Провожал их в последний путь весь город. В школах прервали занятия, и старшеклассники шли в колонне провожающих.

На следующий день, на большой перемене, всю школу выстроили во дворе. Наша классная, Зоя Николаевна, пришла к концу урока географии, построила класс и вывела на школьный двор.

— Зоя Николаевна, зачем на линейку-то? — спросил Генка Дурнев.

— Узнаете! Все узнаете!

— У Кобры никогда ничего не узнаешь, — шепнул мне Пахом. Зоя Николаевна была не столько злой, сколько замученной. Двое детей, да еще пьющий муж. Есть от чего взбеситься.

Коброй ее прозвали даже не изза круглых очков, а изза слюны, которой она брызгала, когда орала на кого-нибудь из нас. Нашей классной она стала в шестом классе и, когда на первом же уроке стала брызгать слюной на Дурнева, он на перемене убежденно сказал:

— Пацаны, у нее слюна ядовитая! Если на кого попадет — капут!

— Как у кобры! — согласился Женька Богданов.

Каждый класс знал свое место и стоял в два ряда вдоль выведенной известкой линии. Школьная линейка образовывала нечто вроде каре с открытым проходом. Школа гудела, словно растревоженный осиный рой. Классные бесполезно надрывались, пытаясь утихомирить свои классы. Галдеж стал стихать, когда появился Костя с Долдоном. Костя поднял руку, призывая к вниманию, и начал говорить. Говорил он нарочно тихо, и нам приходилось напрягать слух. На линейке сразу установилась полная тишина.

— Вчера мы похоронили ваших товарищей из восемнадцатой школы. — Костя сделал паузу, и пауза эта зловеще повисла над линейкой. — Я знаю, что многие из вас производят самостоятельные раскопки в поисках патронов, оружия. Чем это кончается, вы знаете. И это не первый случай гибели ваших товарищей, но хотелось бы верить, что последний. А коекто не довольствуется пустырями, а идет в лес, где смерть подстерегает на каждом шагу… Пахомов, Анохин, Михеев, Письман, выйдите из строя.

Я опешил. Пятый класс стоял сбоку от нас, и я не видел, что написано на физиономиях у Мотимладшего и у Семена Письмана, которых недавно тоже благодарил военком, зато я стоял рядом с Пахомом. Пахом с краснолиловым лицом и выпученными глазами был похож на окуня, которых мы ловили на донку в нашей Оке.

— Да не трясись ты, Пахом. Ругать нас не за что, — попытался я успокоить Пахома, но до него мои слова не доходили. У Пахома на этот счет было свое твердое убеждение: раз вызвали на линейке — добра не жди.

— Пахомов, Анохин, Михеев, Письман и еще несколько ребят, которые уже не учатся в нашей школе, на каникулах ходили в лес. Они нашли в одном из блиндажей нашей обороны патрон с запиской и солдатские книжки двух бойцов Советской армии, погибших от фашистских захватчиков, защищая нашу Родину. Документы вышеназванные ученики передали в музей. Таким образом, родственники героически погибших бойцов оповещены об их гибели. Также им сообщили о месте захоронения в братской могиле на воинском кладбище нашего города.

У меня отлегло от сердца. Я подмигнул Пахому. Тот улыбался во весь рот. Костя продолжал:

— Военком объявил этим ребятам благодарность от имени родственников погибших и от военкомата. Поступок достойный и заслуживает поощрения. Но все могло быть и подругому. В лесу полно неразорвавшихся снарядов и гранат. И вам просто повезло (это уже к нам), что вас не постигла участь ваших погибших ровесников.

Костя сделал паузу, наверно, для того, чтобы