Семья - Лесли Уоллер

Он сам поразился своей легкомысленности. Вот он стоит здесь с плакатом, который даже еще не прочитал, и волнуется по поводу женщины, с которой у него была всего лишь интрижка.

Он посмотрел на плакат и прочитал: «Свободу Эллен Гордон!» Он был настолько занят своими мыслями, что сразу не вспомнил, кто такая Эдит Гордон. Черт, Эллен Гордон, Потом он вспомнил, что она училась на последнем курсе Нью-Йоркского университета.

Она приковала себя и своего друга к двери призывного пункта на улице Уайтхолл вчера утром, пока пункт был еще закрыт. Полицейские пилили наручники целых три часа, прежде чем смогли схватить ребят. К тому же студенты так сопротивлялись, что полицейским пришлось отпилить ручку у одной из дверей. Это было легче сделать, чем пилить наручники.

Парень, Кимберли забыл, как его зовут, был отпущен под залог, после того как в участок приехал адвокат его отца. Но Эллен Гордон отправили в тюрьму. Здесь, на площади, она сидела в камере со старыми ведьмами — алкоголичками, проститутками-сифилитичками и похожими на громил страшными бабами-лесбиянками. Ей не предъявляли никакого обвинения. Адвокаты ничего не могли сделать, во всяком случае ни вчера, ни сегодня.

Женщина-репортер из «Пост» пробралась к Эллен и написала статью, опубликованную в последнем выпуске газеты. Там говорилось, что Эллен изнасиловала одна из лесбиянок.

Кимберли хорошо разбирался во всех этих делах и понимал, что статья в «Пост» поможет Эллен выйти из тюрьмы сегодня часов в шесть или семь вечера. Слишком много девушек, у которых ранее не было дел с полицией и которых забрали за участие в антивоенных демонстрациях и митингах в защиту прав человека, стали жертвами сексуальных домогательств бандиток с десятого этажа женской тюрьмы. Они это делали при попустительстве тюремного начальства, которое, однако, каждый раз опасалось, что газетчики могут раздуть дело. Сверхпатриотизм проституток уже набил всем оскомину.

Кимберли почувствовал, как у него тяжелеют веки и закрываются глаза. Он выпрямился. Примерно по двадцать человек демонстрантов стояли по обе стороны островка для пешеходов, у всех были одинаковые плакаты. Это была молчаливая демонстрация, никто не пел и не скандировал лозунги, и Кимберли потянуло в сон.

Кимберли посмеялся над собой. Это на него не похоже. Такое равнодушие по отношению к важному делу — ведь это касалось его студентки. Его также поражало, как сильно он реагировал на связь с Эдис. Она не была его первой белой или замужней женщиной. Она также не была самой лучшей из них. Она просто больше других хотела научиться у него искусству любви.

Кимберли почувствовал, а не увидел, что кто-то наблюдает за ним. Он знал, что за ними всеми следили. Кроме того, он знал, что среди самих демонстрантов были профессионалы или любители-осведомители. Из окон офиса, находившегося неподалеку, демонстрантов снимали телекамерами, чтобы получить хорошие четкие фотографии. Кимберли знал, что ФБР и полиция тоже вели наблюдения за ними. Через некоторое время, если повезет, приедут машины телевидения с яркими вспышками и осветительными приборами и станут ждать освобождения Эллен Гордон. Но сейчас у него было иное ощущение — как будто кто-то сконцентрировал свое внимание только на Кимберли.

И он увидел ее. Небольшого роста, пикантная, темноволосая девушка, встретившаяся ему после ланча в университете. Она стояла у лестницы и будто не знала, что делать. Теперь она находилась у ярко освещенных окон аптеки на углу Шестой авеню и Восьмой улицы. Ее большие глаза уставились, как в трансе, на Кимберли.

Он привык к подобному вниманию. Существует особый тип девушек, они обычно выходцы из среднего класса и уже стали бунтарками или вот-вот станут ими — им очень нравились темные коты, особенно если к тому же они ничем не отличаются от белых, подобно Кимберли.

Кимберли понимал, что он притягивает их не потому, что был светлокожим, хотя не таким уж светлокожим он и был, у него были не негритянские черты лица и немного крючковатый индейский нос. Ему еще помогало то, что он одевался в той манере, к которой привыкли эти девушки. Он не был хиппи и не носил широкое африканское платье и феску, как это делали черные националисты.

Значит, это была еще одна из тех девиц, что послала куда подальше своих родителей и до сих пор еще не пришла в себя от собственной смелости. Она еще не сталкивалась с настоящей бедой. Кимберли улыбнулся и подмигнул девчонке. У него не было желания продолжать этот флирт. Он, пока не освободят Эллен Гордон, будет вынужден торчать здесь хоть до утра. А когда она выйдет на свободу, тут начнется такая суматоха, что ему уже будет не до цыпочки. И самое главное, у него ни на что не было сил после его игр с Эдис. Она, конечно, была цветком запоздалым и медленно все осваивала, но когда до нее доходило — хоть кричи «Караул!».

Кимберли отвернулся от девушки. Она не отреагировала на его подмигивание. Наверно, он ошибся.

Через некоторое время она словно очнулась и побежала по улице. Кимберли видел, как она вошла в дорогой ресторан на Шестой авеню.

Вот так я заигрываю с женщинами, подумал он. Мало того что хочу спать, но еще и плохо соображаю.

Он криво усмехнулся своей глупости и начал переминаться с ноги на ногу. Потом он начал думать об Эдис, какова она в постели. Его поражало, что он не может перестать думать о ней.

В половине восьмого Бен все еще не пришел, и Розали встала из-за стола. У нее болел желудок от страха и голода. Она заплатила за выпитые два бокала белого вина и вышла из ресторана.

Ночной прохладный воздух несколько освежил ее пылающее лицо. Ветерок высушил ее слезы. Бен никогда раньше не подводил ее ни во время замужества, ни при скоротечном ухаживании. Или он где-то лежит мертвый, или же он с другой женщиной.

Второе предположение было особенно неприятным. Розали заморгала и отвернулась. Она собиралась дойти до Восьмой улицы и доехать на такси до Центрального вокзала, где могла сесть на поезд до Скарсдейла.

Вот тут-то она снова увидела людей, стоявших молча на этой маленькой площади. У каждого был плакат. Она не имела ни малейшего понятия, что означали эти плакаты, кроме тех, что призывали выступать против войны и призыва в армию. Имя Эллен Гордон ничего не говорило ей. Чистый и симпатичный цветной, подмигнувший ей, стоял на том же месте, где он был полтора часа назад. Он выглядел уставшим, но такими же уставшими были и другие.

Розали подумала, что они все, наверное, очень серьезные люди, раз готовы выстаивать такие ночные вахты. Кажется, все это называется именно так. Хотя нормальные американцы в это время должны быть на всенощной в церкви. Но ей нравилось, что они делали. Это показывало, какие они серьезные и как остро они чувствуют свою правоту.

Они не были похожи на тех чокнутых, которых она насмотрелась девочкой в Виллидж. Дикий вид, дикая одежда. Они орали и создавали беспорядки и вообще норовили попасть в тюрьму. Эти же люди не нарушали никаких законов.

Вокруг было много полицейских. Розали знала, что, если бы у этих людей не было разрешения на ночную демонстрацию, полицейские давно бы убрали их отсюда.