Ориенталист. Тайны одной загадочной и исполненной опасностей жизни - Том Рейсс

И Льва в конце марта 1930 года действительно вызвали в Министерство иностранных дел Германии, где он предстал перед неким советником посольского отдела по имени Курт Цимке. Лев принес с собой лестную рекомендацию от главы литературного отделения Академии искусств и президента Союза писателей, некоего Вальтера фон Моло, и рекомендательное письмо все того же Шенделя. К счастью для Льва, советник посольства, который, вообще говоря, был настроен к нему не слишком дружелюбно, сам «пописывал» на досуге. И ему не хотелось вызывать к себе неприязнь со стороны немецких издателей, многие из которых были друзьями этого молодого автора и людьми влиятельными. Но все-таки не так уж, наверное, и трудно, заметил господин Цимке, изъять тот самый пассаж, который вызвал критические замечания со стороны подполковника фон Паракина и всех остальных? Что ж, Лев согласился рассмотреть это предложение.

Дело происходило в начале 1930 года, и на тот момент Цимке попросту не имел права запретить эту книгу, поскольку в Германии еще существовала свобода печати. Впрочем, всего через три года никакой свободы печати уже не останется — как и издателей-евреев. Но на тот момент Министерство иностранных дел Германии предпочло тихо положить под сукно «дело господина Эсад-бея Лео Нусимбаума».

В то время как мусульманские националисты и правая пресса нападали на Льва за недостоверность его «восточных текстов», некоторые рецензенты прокоммунистического толка взъелись на него за нелицеприятное изображение Советской России и революции 1917 года. Ведущая левая газета «Форвертс», орган Социал-демократической партии Германии, весьма пренебрежительно отозвалась о его книгах «Сталин» и «ОГПУ», заявив, что Эсад-бей попросту не способен правильно понимать события в России, поскольку у него «отсутствует надлежащая диалектически-материалистическая подготовка».

Нападки и справа, и слева сделали Льва неоднозначной, даже одиозной фигурой в Германии, а то, как он реагировал на любые выпады — загадочно улыбался и продолжал работать, — заставляло гадать: какие же у него, на самом деле, политические взгляды? Каково его истинное происхождение? В чем настоящие причины, заставляющие этого «литературного афериста» писать? Разнородные темы его писаний, его странная одежда, его сарказм, его своеобразное немецкое произношение со специально отработанным кавказским акцентом — все это не позволяло Льву попасть ни в одну из понятных, принятых его современниками категорий. Стрелы, которые в него выпускали, жалили больно, но летели в разных направлениях, и в результате одна пражская газета обвинила его в проведении «чисто большевистских, а не исламских интересов», а в Варшаве его разоблачали как «марксистского оборотня». Это разоблачение было написано в 1938 году, причем у него было три автора — прусский аристократ и два мусульманских националиста-эмигранта. Для них, очевидно, понятия «еврей» и «марксист» были синонимами.

Внешне Лев никогда не реагировал на кипевшие вокруг него споры. На многочисленные обвинения он ответил одиночным залпом: короткой, иносказательной статьей под названием «Лгать воспрещается!» Казалось, что этот человек, переживший революцию, бегство из родной страны и эмиграцию, не позволяет германской внутриполитической сумятице нарушить его душевное равновесие.

Скандалы вокруг автора, конечно же, положительно сказались на количестве проданных экземпляров, и Лев (а точнее — Эсад) стал знаменитым. Молодой человек, который еще недавно испытывал «сто оттенков голода и жажды», имевший реальную перспективу прожить жизнь всеми позабытым беженцем, не видел ничего страшного в том, чтобы оказаться козлом отпущения для какого-то сборища антисемитов и мусульманских националистов. Правда, нацисты получали все больше голосов на выборах, однако даже это, похоже, не беспокоило Льва. Он продолжал писать, он работал, как заведенный, создавая десятки статей, работая над множеством вещей одновременно. Он написал еще одну книгу о Кавказе, биографию Ленина, книгу по истории поисков нефти. Начал собирать материал для биографий Ататюрка, Резы Пехлеви и даже бывшего президента США Уоррена Гардинга (он заинтересовал Льва в связи со скандалом вокруг нефтяного месторождения «Типот-Доум»). Он по-прежнему был ведущим корреспондентом «Ди литерарише вельт», а также начал брать интервью с влиятельными лицами для американских журналов.

За исключением фон Паракина, недоброжелатели молодого автора были из националистов и продажных журналистов. Многие мусульмане попросту неверно интерпретировали юмористические зарисовки Льва, посчитав их нападками на мусульманские движения за обретение независимости, хотя Лев вовсе не имел этого в виду. Правда, когда дело доходило до обвинений в фальсификации биографических сведений, доводы его недругов оказывались вполне резонными. Впрочем, хотя в обществе Лев неизменно утверждал, что его отец — мусульманин благородного происхождения, жил он в одной квартире с собственным отцом, которому и в голову не приходило скрывать, что он — еврей-предприниматель по имени Абрам Нусимбаум. В документах Льва, в заявлениях о выдаче виз мы постоянно видим всю эту странную смесь: тут и Лев Нусимбаум, и Эсад-бей, и Асадж-бей.

Однако самое последнее обвинение (в том, что автор резких разоблачений большевистского террора был якобы «марксистским оборотнем») свидетельствует, насколько загадочной представлялась современникам фигура Льва. «Кто этот самый Эсад-бей?» — писал Троцкий своему сыну в 1932 году, уже находясь в ссылке. Ответ на этот вопрос желали получить многие, но в то время и сам Лев едва ли знал его.

Упреждая своих «недружелюбных» и лишенных чувства юмора критиков, Лев еще во введении к своей второй книге «Двенадцать тайн Кавказа», написанном в беззаботном, легком тоне, заявил: ему, разумеется, известно «на основании собственных наблюдений, что на Кавказе существуют и гимназии для девочек, и больницы». Читатели его статей не могли не отметить его двойственного отношения к торжеству западного «прогресса» на Востоке. Оно проистекало не из желания оскорбить Восток, а из ностальгии, ощущения утраты исчезающих традиций, свидетелем которых ему довелось быть в годы его юности.

«Двенадцать тайн Кавказа» — произведение, посвященное «своеобразной лавке древностей мировой истории, поскольку тут, на Кавказе, бережно сохранялось все, что повсюду уже перестало существовать, изжило себя, было забыто». Лев, бывший главным разоблачителем коммунистического наступления на Кавказ, прекрасно понимал, что современные научно-технические достижения способны оказывать и разрушительное воздействие, однако в своих произведениях о мусульманском Востоке он избрал юмористически-романтический тон. Этот тон мусульмане-эмигранты воспринимали, как правило, совершенно неверно, усматривая в нем насмешку. Однако, если сегодня прочитать частную переписку Льва и особенно сами книги, окажется, что это вовсе не так. Самого себя Лев воспринимал как «восточного человека» в гораздо большей степени, чем как европейца или еврея. На самом же деле он был и тем, и другим, и третьим.

«Многие, кого я знал, множество событий, что я видел, сделали меня полным космополитом», — писал он в 1931 году в статье из серии «История моей жизни». Такая формулировка в Германии 1931 года была равносильна признанию того, что он — еврей, однако Льву, по-видимому, это было безразлично. Его идеалом был Кавказ: ведь там еврейское происхождение оказывалось лишь одним из элементов грандиозной мозаики.