Лётчик - Владимир Малыгин

Снизу возле фюзеляжа крылья в масле, оттереть его в моих условиях никаким образом не получилось, поэтому и клеить заплатки здесь не стал. Одной на пробу хватило. Клей даже секунду не удержал. Высохнуть-то он высох, но стоило только пальцем до заплатки дотронуться, как она вслед за ним, пальцем-то, и поехала. Отвалилась. Обезжиривать нужно. А нечем. Придётся так полетать.

Заправился, запустился и вылетел на разведку. Караул вокруг самолёта моряки так и не снимали, поэтому нашлось, кому пропеллер провернуть. И летали-то с Михаилом всего ничего, а уже привык к его присутствию за спиной. Сейчас в задней кабине пусто и полное впечатление, что в спину ледяной сквозняк задувает. Несколько раз даже неосознанно оглядывался, пока не втянулся в работу и поганые ощущения не отступили.

Прошёл над Либавой. К моему удивлению, внизу народ услышал рокот работающего мотора, высыпал наружу и начал приветствовать пролетающий над городом самолёт. Конечно, самолёт, не меня же. Меня-то и не видно снизу. Руками машут, фуражками и бескозырками. Приятно, даже расчувствовался. Покачал крыльями в ответ, полетел дальше.

На этот раз море было более оживлённым. Встретилось несколько судов под чьими-то флагами. Вот ещё одна моя недоработка. Уж флаги-то я мог изучить? Какому государству они принадлежат. Ну и рыбаков внизу хватало. Здесь на меня внимание мало кто обращал, голову вверх не задирал, в сторону от аэроплана не драпал. Ну и я летел себе спокойно, горизонт осматривал.

Пусто. Нет немцев. Сегодня я немного расширил маршрут. Самолёт стал легче, опыт кое-какой появился, можно и подольше в воздухе продержаться и пролететь подальше. Вернулся домой снова под самый закат. Хорошо, что в наших широтах темнота не сразу наступает. Нет такого резкого перехода. Сначала тянутся долгие сумерки, постепенно и плавно переходящие в ночь. Поэтому и сел без проблем. А время-то полёта нужно более тщательно на будущее рассчитывать…

Михаилу стало лучше, ещё пара дней, и можно будет его перевозить. Куда? А мало ли.

Пока же я летал на разведку через день. Лишь один раз из-за разыгравшейся непогоды пришлось перенести вылет. Просидел в шалаше, пока он не начал протекать, перебежал под ливнем к тому же самому дому и попросил убежища от разыгравшейся стихии. Там же и в баньке помылся, попарился, и одежду в порядок привёл. Хозяйка отстирала, отгладила. Расходы небольшие, на себя же трачу, потому и не жалко.

Девятого августа засёк в море немецкие корабли, сел в Либаве, оставил донесение и улетел в Куйваст. Там точно такое же донесение через моряков отправил Эссену. И наконец-то получил приказ возвращаться.

Распрощался с моряками, загрузили общими усилиями Михаила и взлетели. Самостоятельно он уже мог передвигаться, но доктор настоятельно не рекомендовал ему тревожить рану. Так что моряки и перенесли, и осторожно усадили вахмистра на сиденье. Совсем многострадальный центроплан продавили. На прощание сделал круг над рейдом, помахал крыльями и взял курс на Ревель.

Сели нормально. Подождали механиков, вызвали транспорт, и я отправил Михаила в госпиталь. Несмотря на все его возражения. Пусть врачи осмотрят да повязку сменят. А я напрягу мастерские ремонтом планера. Заодно и мотористы пусть мотор проверят.

А хорошо! Все на нас смотрят как на героев. Только что в рот не заглядывают. Местные воздухоплаватели даже духом воспряли. В отличие от либавских лётчиков. Те наоборот посмурнели, на меня волком поглядывают. И ничего ведь им не объяснишь, не докажешь. Да и ладно.

А быстро слухи распространились. Говорят, даже в столичных газетах какие-то восторженные статьи про нашу безумную атаку напечатаны. Интересно будет почитать.

С делами на аэродроме разобрался, теперь нужно в штаб идти, на доклад командующему. Если он в городе, конечно. С него станет и в поход уйти. Эссен оказался на месте. С удивлением оглядел мою обросшую физиономию. А где мне было бриться? Да и не хотелось, честно говоря. Со щетиной и комары почти не добираются до лица. Вот и пришлось бороду отпускать.

Сначала коротко доложил о выполненных полётах, о проведённой атаке. А потом пришлось более подробно рассказывать, в цветах и красках. В конце свои выводы изложил по эффективности применения бомбового вооружения.

— Это вам, поручик, просто повезло. «Магдебург» брони на корме не имеет. И ваши так называемые бомбы очень удачно легли. Словно сам чёрт вам ворожит. Да не смущайтесь вы своей удаче, словно красна девица! Госпожа удача смелых и наглых любит! — построжел лицом и, выпрямившись, чётко и торжественно произнёс: — За проявленное личное мужество вахмистр Лебедев представлен к серебряному Георгиевскому кресту четвёртой степени. Вы — к ордену святого Георгия четвёртой степени. За атаку на крейсеры и подвиг на поле боя. Поздравляю вас с высокой наградой, господин поручик…

Тихонько приоткрылась дверная створка, и в образовавшийся проём заглянул адъютант. Поймал глазами взгляд адмирала, быстрым шагом подошёл к нему вплотную, наклонился и что-то тихо произнёс. Для проформы тихо, стоим-то мы почти рядом, напротив друг друга. Я не слушал, что именно, потому как не мне сия информация предназначена. Осмысливал награду.

Николай Оттович дёрнул верхней губой, пошевелил усом, отвлекая меня от посторонних мыслей. Кивнул адъютанту:

— Пригласите его превосходительство. Удивительно к месту будет его присутствие, — и вернулся взглядом ко мне. — Я же говорю, черти вам ворожат, поручик. Покровитель ваш так вовремя объявился.

А уж я-то как обрадовался. Наверняка с ним обещанные парашюты приехали. И многие проблемы мне теперь через него будет гораздо легче решать. Хотя бы изготовление бомб.

Стою тихо, молчу, наблюдаю, как два превосходительства друг друга приветствуют. Получается, у них между собой не то что дружеские отношения, но приятельские точно. Такие вещи сразу замечаешь.

— Сергей Васильевич, с тобой мы потом поговорим, а пока дозволь с твоим протеже закончить. Господин поручик, вахмистру Лебедеву мы чуть позже прямо в госпитале крест вручим, а вам… Положено вас перед строем награждать, да в свою роту, я так понимаю… — взгляд на Остроумова, — вы не скоро вернётесь. Поэтому… Смирно!

И на меня просыпался дождь наград. Рад ли я этому? Конечно, доволен, да ещё как. Не зря, значит, стараюсь. Получается, мои старания заметили, оценили, не пошли они коту под хвост. Надеюсь, что не только для себя стараюсь, но и для державы. Должны же в этой действительности от некоторых моих действий и разговоров круги разойтись… Наградили обещанным орденом и в дополнение, что уж совсем неожиданным оказалось, аннинским знаком на кортик за успешно проведённую разведку и предотвращение атаки противника на Либаву. Очень уж наш неравный бой пришёлся в тему неуёмным газетчикам. Подхватили и раздули, сделали сенсацию из нашей атаки на крейсера.

— Победа первая, да ещё такая значимая. И никем не ожидаемая в самом начале войны. «Магдебург» с развороченной кормой на буксире от Либавы утащили. Сам великий князь приказал наградить лётчика за храбрость в том вылете. Как бы вас в столицу не вызвали. Герои сейчас, в самом начале войны, народу нужны. Ну да вы сами всё это прекрасно понимаете. А теперь простите, поручик, дела-с.