Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

– Нет, – честно признался Петя.

– Эта статья ни в коем разе не должна появиться на Западе.

– А почему? Что в ней не так?

Глаза у Филиппыча вдруг стали серые.

– Ее содержание таково, что, попадя за границу, она нанесет большой ущерб стране.

– А у нас ее тоже не напечатают?

– Нет.

Тут Петю немного заклинило, в первый раз такое случилось, наверное.

– Значит, сами читаем, никому не доверяем. А доверия с одной стороны не бывает. Одностороннее доверие по-другому называется. Обман. А народ не обманешь, как и природу. Рано или поздно аукнется.

Петя не мог успокоиться. Филиппыч с интересом за ним наблюдал.

– А скрывать-то там что? – продолжал Петя. – Там же правильные вещи! Чего бояться, если это прочитают прогрессивные люди за границей? Мы же можем сплотиться с ними вокруг этих идей. Кому от этого будет хуже? Или лучше бомбами атомными друг друга закидать?

Филиппыч улыбнулся:

– Горячий. А глупый какой! Я думал ты уже немного освоился и повзрослел, пора уже. Ключевое слово в твоей пылкой речи – «бомба». Неужели ты думаешь, что, когда это все выйдет на Западе, туда не просочится то, чем он занимается? И как дальше он сможет работать над своими сверхсекретными проектами? Он же станет публичным человеком. У подъезда западные журналисты будут дежурить. Если бы только журналисты… Поэтому, Петя, у нас единственный выход – всеми силами помешать проникновению статьи на Запад. Если это там напечатают, он на своем объекте больше не появится. Ты это можешь понять?

Петя молчал. А что тут скажешь?

– Что ты мне это принес – молодец. За записку твою – особое спасибо. Но у тебя, Петр, одно, у меня – другое. Мне нужно ученого спасать для страны. А это не твой вопрос. Иди, работай.

* * *

Вскоре Пете стали известны некоторые подробности операции «Сахаров» и всего этого дела.

Выяснилось, что написание этой статьи прозевали. Академик писал ее с февраля месяца у себя на объекте, периодически отдавая новые листы рукописи для печати машинистке в секретный отдел. Делал он это совершенно открыто, никакой тайной деятельностью не занимаясь. Смежники из контрразведки об этом прекрасно знали, но им этот вопрос был абсолютно безразличен. Когда в конце апреля статья была готова, Сахаров предупредил своего начальника, Юрия Харитона, что написал статью о проблемах войны и мира и собирается отдать ее в самиздат. Что, собственно, и сделал. Когда рукопись пошла гулять по рукам, «пятерка» всполошилась, на ноги был поставлен весь Комитет. Устроили аврал на объекте, усилили бдительность таможни. Вроде как даже вмешался Андропов, встретился с Харитоном и попросил поговорить с Сахаровым, чтобы тот изъял рукопись из обращения и воспрепятствовал ее проникновению на Запад.

Ситуация подвисла.

В конце мая позвонил отец Насти, попросил собрать ее вещи, сказал, что заедет на днях. Дочь с ним связывалась из Америки, скоро уже возвращалась.

Может, это было и к лучшему, в общем-то, все и так было ясно. То, как они расстались перед ее поездкой, предполагало именно такой исход.

Ну а что было делать? Не пускать? Заставить ее уволиться? Поставить у плиты варить борщ?

Интересно, о чем он думал раньше?

* * *

Настин билет пришлось сдать.

– «Листопад»… О, «Грузия-фильм»! – Вера прочитала афишу на входе в Дом кино. – Хороший хоть? Или заумь очередная?

– Не волнуйся, – успокоила ее Белка. – Тебе сейчас любой подойдет, кроме детского.

– Три года взаперти. – Вера была готова к реваншу. – Совсем уже человеческий облик по теряла.

Выглядела она хорошо, немного пополнела, но это ей даже шло.

Поднялись в буфет, там опять толпились шумные грузины, Петя сразу вспомнил Катю. И не он один.

– А как там Катя-то наша, интересно? Обещала на свадьбу пригласить… – Вера посмотрела на Антона.

– Я не знаю, его спроси. – Антон перевел стрелки на Петю.

Петя пожал плечами:

– Она же ваша подруга.

И подмигнул Антону. Тот покраснел и перевел взгляд на Веру.

– Ну чего ты на меня смотришь? Не можете сами, что-ли, разобраться? – Вере всегда была важна ясность.

Антон пошел занимать очередь к буфетной стойке, неизвестно, что там еще за «Листопад» такой, вдруг действительно муть, выпить-то надо было.

– Ну, рассказывайте, пока я опять в избушку Бабы-яги не вернулась. – Вера обвела всех взглядом. – Когда свадьба?

Белка уже полгода жила с Кирой.

– Будет время, разберемся. – Белка контролировала ситуацию. – Не можем решить, что сначала – ЗАГС или роддом.

– Бельчата, конечно, – не сомневалась Вера. – Сейчас уже все равно, закон вышел, нет теперь незаконнорожденных.

Белка пошла по знакомым, весь буфет, похоже, только из них и состоял.

– Ну что, доволен? – Вера проводила ее взглядом. – Как она?

– Мой пламенный мотор. – Кира улыбнулся.

– Главное ее от этих авантюр с письмами-демонстрациями подальше держать.

– Она уже сама от этого всего отошла.

– Успокоилась наконец? – Вера понимающе посмотрела на Киру, как будто ей точно был известен секрет женского спокойствия.

– Да нет. Разве она когда-нибудь успокоится? Я как-то прихожу домой, а она отжимается. Я говорю: «Ты что делаешь?» А она мне: «В том-то и дело, что ничего не делаю, вот и отжимаюсь».

Вера с Петей засмеялись, хорошо себе это представляя.

– Про письма я ей сразу объяснил, откуда эти проекты выходят. – Кира взглянул на Петю. – А по поводу демонстраций и протестов… Мы с ней как-то были в гостях у друзей, разговорились с одним человеком, он известный литературный критик. Тот высказал мысль, что всё так называемое диссидентство – это «борьба против», в которой обычно нет никакого «за». А бороться нужно только «за».

– Не знаю. Мне кажется, можно и нужно бороться против. Против войны, например. Против зла, – не согласился Петя.

– Ты не понял. Это не значит, будто ничему не следует противостоять, но делать это нужно только ради какой-то положительной программы. Ради мира, ради добра. Он рассказал нам, что, когда начал разбираться и спрашивать у людей этого круга, чего, собственно, они хотят, если придут к власти, всякий раз слышал в ответ либо что-то совершенно неопределенное, либо откровенную ерунду.

Кира посмотрел на Белку, вокруг которой, как всегда, бурлил циклон.

– Борется там у себя на «Мосфильме», шашкой машет. Кому-то помогает, кого-то пытается спасти. Вот Севу своего не спасла. Умер только что. Летала в Одессу.