Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Видимо, чувства у меня после столь насыщенного дня притупились. Все тело начало ломить. Руки саднили. Мысли путались.

И все же… все же я туда вернулся. Не спрашивайте почему. Не спрашивайте ни о чем. Я знаю об этом не больше вашего. Ведь мы, люди, – последнее чудо эволюции. Мы не знаем предела наших возможностей.

В холле было темно: таймер уже сработал, и свет погас. Я не стал его включать. Постоял секунду в раздумье и вышел на улицу. Покопался в багажнике, надел пуленепробиваемый жилет и вооружился очками ночного видения (мы только что получили усилители остаточного света «Гоггл-500», которые можно было соединить с лазерным прицелом, но мой остался в машине Мэри-Джо).

Теперь я все видел в зеленом цвете, люминесцентном, зловещем. Правда, он как раз соответствовал моему душевному состоянию. Ощущению постигшего меня жизненного краха. Будем объективны. Это был совершенно превосходный зеленоватый цвет. Передо мной предстал загнивающий, сыроватый и рыхлый мир. Нагромождение жалких предметов, зияющих провалов, где царила ватная тишина, мелькали слабые проблески света и мертвенно-бледные призрачные лица. Что и говорить, моя стихия.

Итак, иди туда, куда ведет тебя сердце, как говорят. Или, в моем случае, следуй велению инстинкта. Во всем остальном я был как корабль без руля и без ветрил. Это я признаю. Я не ищу оправданий. Вероятно, в прошлой жизни я был четвертован.

Короче, я вновь перешел через улицу. Меня окружала зеленая, наполненная хлорофиллом ночь.

Тихий холл как аквариум с зеленой водой. Такая же тихая лестница, покрытая газоном. Мои брюки стали изумрудного цвета, ботинки – зеленого. Сине-зеленая среда. Волосы на руках походили на крошечные побеги папоротника. Даже пистолет 38-го калибра по цвету стал похож на детскую игрушку. Я ненавижу эту зелень.

Дверь в глубине холла выходила в маленький дворик, где рядком стояли мусорные баки. Другая дверь, сбоку, вела в подвалы.

Старые подвалы с земляными полами, нездоровым, затхлым воздухом, сводчатыми потолками, стенами, покрытыми плесенью и изъеденными сыростью… Я знал о них, я даже работал там целую неделю вместе с Фрэнком, помогая ему разбирать книги. Да, я знал об этих старых подвалах, они соединялись сетью запутанных коридоров с подвалами соседних домов – наследие ушедших эпох. Настоящий лабиринт. Я отнюдь не горел желанием туда спускаться.

Несмотря на темноту, вход в подвалы выглядел как поросший зеленью туннель. Мэри-Джо не колеблясь пошла бы туда ради меня. До вчерашнего дня, по крайней мере. Но так или иначе, я не хотел, чтобы мне пришлось потом себя упрекать. Мне и так было в чем себя упрекнуть. Пришла пора положить конец моим потерям и поражениям. Мне скоро сорок. Я должен нанести контрудар, чего бы мне это ни стоило. Я должен принять непростые решения. Я должен опуститься на колени и собрать осколки своей жизни. Подать хороший пример Марку. Ведь я – вся его семья.

Мгновение спустя я уже был внизу. Прошел несколько подвалов, потом коридор повернул, последовал еще ряд подвалов, еще поворот; тут уже надо было выбирать, идти направо или налево. Я остановился, прислушался, но ничего не услышал, свернул налево, зато на следующей развилке – направо.

Мое упорство было вознаграждено: добрых десять минут, если верить часам, я блуждал по этим жутким катакомбам и в конце концов напоролся на ботинки Мэри-Джо. Чуть подальше я нашел ее брюки. Они валялись на земле, скомканные. Да, это были ее брюки с ремнем, а рядом валялись ключи и всякая женская дребедень, потому что карманы брюк были вывернуты. Я увидел ее носовой платок, а мелкие монетки блестели сквозь стекла моих очков, как маленькие кувшинки поблескивают на темной поверхности воды. Это было мерзко. Отвратительно. До тошноты. Я прислонился к стене, чувствуя, как пот выступает у меня на висках и струится по лбу. Острый камень уперся мне в бок, как раз в то место, куда один из клонов-полицейских ударил меня прикладом, – я в тот момент нырнул под скамейку, прикрывая руками голову, потому что он все повторял, как заезженная пластинка: «Я сейчас тебе башку размозжу».

Я затаил дыхание. Весь превратился в прослушивающее устройство. Наверное, я бы мог услышать, как паук прядет свою нить.

Сначала я ничего не услышал. Море. Антрацитовая глыба. Ничего на горизонте. Тишина – хоть ножом режь. Масляное море.

Но потом до меня откуда-то донеслись очень тихие звуки. Издалека. Слабые, невнятные. Как будто с другого конца света.

Согнувшись в три погибели, я двинулся в том направлении, откуда они шли. Брюки Мэри-Джо висели у меня на плече. Бедная моя верная старая подруга. Ох! Держись, Мэри-Джо! Ужас, неописуемый ужас! Я продвигался вперед так быстро, как только мог. Я проходил эти переплетавшиеся друг с другом зеленые коридоры насквозь один за другим, эти коридоры, покрытые тиной, мерцающими водорослями, пятнами мха, кружевами водянистых растений. Я приближался к цели. Вот я остановился – теперь до моего слуха доносился странный шум, вроде звона надтреснутого колокола. Бум… бум… Охрипший колокол… Бум… бум… Постояв минуту в задумчивости, я пошел дальше.

И вскоре заметил проблеск света. В одном из боковых проходов. Колокол больше не звонил. Я прижался к стене и затаился. Поднял на лоб свои жутковатые и смешные очки, чтобы получше рассмотреть, что происходило там, в конце коридора. Под сводчатым потолком горела голая лампочка, висевшая на конце двух сжатых в гармошку проводов. Кто-то прерывающимся голосом рявкнул: «Чертова шлюха!» Или: «Черт! Шлюха!» Точно не помню. Потом что-то упало и покатилось. Бум-бум-бум… Я бы сказал, что это было железное ведро. Мне тогда и в голову не пришло, что это было ведерко для угля, но теперь, когда вы мне об этом сказали, я понимаю, что вы правы. Да, одно из тех старых ведер для угля, в форме конической печной трубы, такими пользовались в стародавние времена, когда люди жили как скоты, разводя огонь в своих жилищах и задыхаясь от избытка окиси углерода.

– А ты, кретин, знай копай, пидор поганый! – заорал Рамон.

Я не знал, к кому он обращался. В щель между двумя досками деревянной перегородки мне не было видно, что происходит, я видел только его. Его рубашка вся была в пятнах крови. Брюки тоже испачканы кровью и забрызганы грязью. Но он не был похож на раненого, просто переводил дух. С очень довольным видом.

Резким ударом ноги я без малейшего усилия вышиб дверь (я их уже не считал). Это был просто кусок фанеры на петлях из жести, которые от первого же удара треснули, как спички.

Я почувствовал, что слева от меня кто-то есть, и выстрелил Рамону прямо в колено. Это было лучшее, что я мог сделать, прежде чем посмотреть налево.

Там оказались еще двое, через секунду я уже держал их на мушке, одним глазом косясь на Рамона, который с воем рухнул на землю. Это были его дружки. Я едва не всадил в каждого по пуле, чтобы не подвергать себя излишнему риску. Но они застыли, как статуи, с искаженными физиономиями. Молодые совсем были.

Тут я заметил Фрэнка. В яме. Похожего на зомби.

Я приказал парням лечь на живот и положить руки на затылок, целясь то одному, то другому как раз в голову. И они поняли, что этот приказ следует выполнить немедленно, увидев, до какой степени я взвинчен. А точнее, вне себя от бешенства. Когда я смотрел на Фрэнка… На зомби, вылезшего из могилы… Жуть… Сволочи! Когда я смотрел на Фрэнка, я не мог слова вымолвить! Ну, вы меня понимаете.