Катынь. Современная история вопроса - Владислав Швед

В результате на допросе 20 марта 1991 г. Токарев озвучил своеобразный коктейль, частично состоящий из правды о расстреле 300 полицейских и надуманных «подробностей» о массовом шеститысячном расстреле поляков . Это предположение позволяет понять, почему Яблоков и катыноведы путаные и противоречивые показания Токарева представили, как исключительно логичные и достоверные. Нужен был авторитетный свидетель, подтвердивший массовый расстрел польских военнопленных весной 1940 г.

Исходя из этого предположения, легко объясняются огромные этапы польских военнопленных, отправляемых весной 1940 г. из Осташковского лагеря в Калинин. На одну ночь здесь могли принять и 500 поляков. Эта версия подтверждает информацию старых сотрудников Калининского УНКВД о наличии тюремных камерах на чердаке здания управления. Из-за недостатка мест во внутренней тюрьме часть поляков из больших этапов размещали на ночлег под крышей. Ну, а на следующий день они следовали далее по маршруту, который до сих пор представляет очередную тайну Катынского дела.

Становится также понятно, почему двадцать идентифицированных в 1991 г. останков полицейских в Медном, были из одного этапа. Приговоренных к смерти должны были везти отдельными компактными группами (вероятно, в одном вагоне) в составе общих этапов. Размещали их в в камерах внутренней тюрьмы Калининского УНКВД также отдельно от основной массы пленных. Ну, а далее их путь закончился на спецкладбище в Медном.

Показания Митрофана Васильевича Сыромятника, бывшего старшего по корпусу внутренней тюрьмы Харьковского управления НКВД также не способствуют укреплению официальной версии. Его допрашивали 5 раз: . 20 июня 1990 г., 10 апреля 1991 г., 15 мая 1991 г., 30 июля 1991 г. и 6 марта 1992 г.

В научный оборот тексты допросов Сыромятника были введены в 1998 г. путем публикации в польском сборнике документов «Dokumenty zbrodni. Tom 2. Zagłada marzec – czerwiec 1940». На русском языке известны только выдержки из допросов Сыромятникова от 20 июня 1990 г. и 6 марта 1992 г., размещенные в книге С.М.Заворотнова «Харьковская Катынь».

На допросах Сыромятников сообщил, что расстрелы польских офицеров и жандармов во внутренней тюрьме Харьковского УНКВД начались не в апреле, а в мае 1940 г. Порядок производства расстрела в Харькове полностью соответствовал инструкции НКВД . При казни поляков присутствовал прокурор. Им объявляли приговор. Приговоренные предварительно обыскивались, у них изымались личные документы и вещи. Расстреливали их раздетыми по пояс, в одних нательных рубахах.

По словам Сыромятникова, он принимал участие в копке ям в лесопарковой зоне Харькова, (район близ села Пятихатки), для захоронения расстрелянных поляков. Ямы были наподобие противотанковых рвов. В них могла заезжать машина. Всего ям было «две или три». В могилах трупы расстрелянных посыпались «белым порошком». Примечание. Видимо, негашеной известью, которая способствует быстрому разложению трупов. В отличие от Токарева, Сыромятников особо отмечал, что процесс захоронения поляков контролировалось представителями НКВД из Москвы.

Сыромятников также сообщил, что в 6-й районе лесопарковой зоны, где захоранивались расстрелянные поляки, во время войны немцы хоронили своих тифозных больных. В этом же районе, по словам Сыромятникова также захоранивались приговоренные к расстрелу изменники Родины, каратели, бывшие полицейские и другие преступники.

Подведем итоги. Показания Сыромятникова существенно отличаются от показаний Токарева. Прежде всего, по процедуре расстрела. Токарев утверждал, что в Калинине полякам приговора не объявляли – опрашивали фамилию, надевали наручники, вели в камеру смерти, где не было никакого прокурора, и стреляли в затылок из пистолета «Вальтер». Захоронение расстрелянных производили водители и надзиратели, без представителя из управления или из Москвы.

В то же время 14 марта на совещания в Москве у Кобулова все три начальника УНКВД (Калининского, Харьковского и Смоленского), без сомнения, получили одни и те же инструкции относительно процедуры расстрела и захоронения расстрелянных. Получается, что в Калинине Блохин с Токаревым решили не следовать указаниям, данным им на совещании в Москве, и проигнорировали требования инструкции НКВД о порядке производства расстрелов и захоронения расстрелянных, а вот в Харькове все было по закону. Странное противоречие?!

Далее. Процедура расстрела, описанная Сыромятниковым, исключала попадание в могилы личных вещей казненных. Плюс к этому все засыпалось негашеной известью. Возникает вопрос, как тогда объяснить наличие в польских захоронениях, обнаруженных в районе Пятихаток, писем и документы на польском языке, «поразительно хорошо» сохранившихся польских мундиров, горстей металлических пуговиц с польскими орлами, алюминиевых армейских фляжек с нацарапанными польскими фамилиями и пр.!?

Ранее говорилось, на спецкладбище НКВД в Пятихатках во время поисковых работ в 1995—1996 гг. было обнаружено 15 польских захоронений , в то время как Сыромятников говорил только о двух-трех могилах . Если учесть, что на этом кладбище захоранивались и другие люди, то полагать, что все обнаруженные в ходе эксгумаций 1991 и 1995—1996 годов трупы можно было идентифицировать, как польские, некорректно.

Однако и в показаниях Сыромятникова присутствуют спорные моменты. Так, Сыромятников указывал, что расстрелы производились в подвале здания НКВД, куда он из камер конвоировал поляков со связанными руками. Однако в книге «Спи храбрый…» польский исследователь Станислав Микке пишет, что начальник харьковского КГБ генерал Николай Гибадулов показал польским экспертам: « остатки фундамента когда-то стоявшего особняком, а ныне уже не существующего строения (генерал назвал его сараем». И заявил: «Мы это установили точно, расстреливали именно здесь. А Сыромятников врет, не понятно зачем» (Микке. С. 29.—30).

Не вполне убедительными являются показания бывшего сотрудника Смоленского УНКВД Петра Климова. Он писал в областную комиссию по реабилитации жертв репрессий, что поляков расстреливали «в помещении Смоленского УНВД или непосредственно в Катынском лесу» (Катынский синдром… С. 363). Климов также утверждал, что он: «был в Козьих горах и случайно видел: ров был большой, он тянулся до самого болотца, и в этом рву лежали штабелями присыпанные землей поляки, которых расстреляли прямо во рву… Поляков в этом рву, когда я посмотрел было много, они лежали в ряд, а ров был метров сто длиной, а глубина была 2—3 метра» (Жаворонков. О чем молчал Катынский лес… С. 109—110). Необходимо заметить, что самая большая могила в Козьих горах по данным немецкого профессора Бутца име ла длину 26 метров (Отчет Бутца из «Amtliches Material zum Massenmord von Katyn»). Эти данные были подтверждены поляками (отчет Мариана Глосека) во время эксгумационных раскопок в 1994/95 гг. Где же Климов видел ров-могилу длиной в 100 метров?

Сомнения вызывают и показания бывшего начальника Управления по делам военнопленных НКВД СССР П.К.Сопруненко. Просмотр появившихся в Интернете два видеофрагмента допроса Сопруненко, состоявшегося 29 апреля 1991 г, позволяет сделать вывод об определенном давлении, которое следователи Главной военной прокуратуры оказывали на допрашиваемого. В некоторых случаях они практически навязывали Сопруненко нужные ответы (См. http:// community.livejournal.com/ru_katyn/15429.html).

Что же касается самих ответов Сопруненко, то особый интерес вызывает его утверждение о том, что он : «лично видел и держал в руках постановление Политбюро ЦК ВКП(б) за подписью Сталина о расстреле более 14 тыс. польских военнопленных » (Катынский синдром… С. 360).