Замужем за олигархом - Ирина Лобановская

Каховский встал и достал из бара еще одну бутылку.

— У тебя есть люди? — безразлично спросил он, ломая «головку».

— У Дронова все есть! — хмыкнул Митенька. — И для всех. Люди — не проблема. Хочешь, завтра после семи приведу к тебе парня? Вообще неплохой проект. Дельце сделает чисто, втихаря, не подкопаешься. Сымитирует ограбление. И история о нем умолчит. Профессионал. Бывший военный.

— Уже не раз испытывал? — сорвалось у Михаила.

Синие очи Митеньки затянулись прозрачной хрупкой ледяной пленкой и утратили всякое выражение.

— Никогда не любопытствуй со мной, роднулька. Не твое дело, — миролюбиво посоветовал он. — И запомни: каждый сидящий перед тобой и стоящий рядом — сволочь. Угадаешь — больно не ушибешься, зато ошибка будет неожиданной несказанной радостью. Любая бяка на земле бесконечна: глупость, хамство, наглость… А счастье всегда кратковременно.

В принципе ничего нового… То же утверждала и тетя Бела.

— И ты, стало быть, сволочь в том числе? Уж будь добр, руководитель проекта, прости, опять полюбопытствовал! Пока еще не отвык! Не получается сразу! — насмешливо повинился Каховский.

Зачем он все же связался с Дмитрием? Они давно разошлись в разные стороны… Но никак не могли в это поверить…

— Предположим, и я, — вновь хмыкнул Дронов. — Думай так — и жить станет намного легче. Бери от жизни все, что можешь, хватай ее за загривок и выжимай до последней капли, на минуточку! — Он сжал тонкую, но сильную руку в кулак, и Михаил поверил, что жизни здесь придется несладко: Дронов способен выжать кого угодно.

— Стало быть, изменим жизнь к лучшему? Очень к лучшему… Лови момент!

Митенька-философ задумчиво кивнул.

— Коньяк еще найдется? Не весь еще выжрали?

— А ты оторви задницу от кресла и загляни в бар! Сделай милость! — доброжелательно посоветовал Каховский. — Ломаешь комедию, будто ничего здесь не знаешь! Впервые у меня? На новенького?

Дронов кивнул, снова не услышав грубости, поднялся, лениво потягиваясь, и посмотрел на приятеля странным взглядом. Такой, наверное, мог быть у рыболовного крючка, наблюдающего за червяком. Дурацкое сравнение…

— Живем мы неправильно, вот что. Я давно это понял. И жизнь нашу надо менять.

Недурная идея. А главное, крайне легко осуществимая… То, что требуется… Вот счастье-то! Менять жизнь собирался и тесть Михаила.

— Весьма вероятно… Это мысль. Очень мысль… — вяло откликнулся Каховский. — И тогда все рыдают от восторга, а успокаиваются на погосте…

Прищурившись, он осмотрел Митеньку с плохо скрываемым презрением. Бездарность во всем… Здравствуй, дерево!

— Дашку ненавидишь? — поинтересовался вскользь приятель, плюхаясь в кресло с новой бутылкой в руках.

— Не то слово, зарез, — вздохнул Михаил и неожиданно яростно поделился: — Понимаешь, вплывает ко мне эта стерва, а на ней ну просто ничего нет! Так, одни оборочки! И те в облип! Вот счастье-то! Соблазнительное видение! Дрянь паршивая, не понимает, что отвратительна! Тошниловка! Юбка форматом А-4! И колготки эти проклятые сияющие! С чем они там у них? Все забываю!

— С лайкрой, — ухмыльнулся Митенька. — У них теперь колготки с лайкрой. Для прочности.

Михаил недобро засмеялся:

— Вот-вот, для прочности! Терпеть ненавижу! Как бы тебе это лучше объяснить…

— Да ладно, не старайся, — махнул рукой Дронов. — Выправим и это! Все обойдется…

— Хочется надеяться, — понемногу остывая, согласился Каховский и машинально взял с тарелки бутерброд. — Безупречная формулировка и сплошной негатив, — пробормотал он и налил себе снова, с удовольствием вновь постигая глубокий смысл глагола «расслабиться». — Наталья, правда, всегда тихая, но домой меня никогда не тянуло. Туда приходил в боевой готовности всех искусать. Сухой остаток… Дашка… Она, знаешь… Была для меня словно глоток вина для человека, который очень долго пил только одну воду… Это ведь совсем разные вещи: когда ты в кого-то влюблен и когда ты кого-то любишь… Очень разные…

— Красиво говоришь, — важно заметил Митенька. — Я так не умею, не научился. Да и не старался. Жизнь выучила меня смотреть на нее как на комедию. Смеяться над ней — вот это прекрасно! Вообще-то одни всегда по жизни ломают комедию, а другие — мелодраму. У кого что лучше получается. А людей стоит делить на обременительных и необременительных и стараться выбирать только последних. Не грусти но мелочам. Держи морду кирпичом. Проще жизни ничего не бывает.

Кто бы сомневался… Мыслитель…

— Ты циник, негоже… Нельзя издеваться над тем, над чем нельзя издеваться… — пробормотал Каховский.

Дронов его не слышал.

— А человек, который якобы звучит гордо… Фигня все это! Даже самые умные эрудиты процентов этак на восемьдесят состоят из воды. Научная истина!

Митенька насмешливо выразительно хмыкнул и вдруг резко засвистел.

Каховский внезапно заорал, вскочил, как бешеный кинулся к ошарашенному приятелю и, кажется, был готов схватить его за грудки… Но тут сам понял, что смешон, опустил руки, отступил. Так он стоял с минуту, дергаясь и приходя в себя, а затем принялся истерично кричать:

— Да ты что?! Ты что?!

— А что случилось-то, роднулька? — в недоумении пробормотал изумленный фотограф. — Перепил, поди?

Михаил опять скривился.

— Да ты свистишь в комнате! Без денег меня оставить хочешь?! Совсем не соображаешь?!

Дронов выразительно хмыкнул. Каховский слегка смутился. Он чуть в драку не полез из-за того, что Митенька свистнул в его квартире.

— Ну, ты извини меня… Но я тебя прошу: никогда, никогда больше не свисти в комнате! Деньги же пропадут! Прошу тебя, даже умоляю!

Дронов махнул рукой:

— Да ладно, не буду, если ты так испугался.

Но Михаил все еще дергался, дрожал и повторял, ударяя себя в грудь:

— Ну пожалуйста, никогда так не делай, ты же меня по миру пустишь! А ты сам разве не реагируешь, если свистят в твоем доме?

— Только если свистят фальшиво, — ухмыльнулся Митенька. — Или если это свистит милиционер. А так мне плевать… Суеверия все это, роднулька! Вот уж не подозревал, что ты такой суеверный! Сколько лет тебя знаю… И правда, пуд соли слопать надо…

Он вновь хмыкнул, встал и ушел, а Каховский долго сидел, задумавшись, сжав кулаки и тупо глядя перед собой. Он вконец замучился, и, кажется, от этой беспросветной, изматывающей усталости спасения нет и быть не может.

Да, конечно, надо признаться честно самому себе: в нем нет ничего привлекательного. Он состоит из одних «не»: не красивый, не добрый, не ловкий, не аккуратный, не высокий, не сильный, не веселый, не умный… Ни одного «да». Сплошной негатив. Грязный, некрасивый, противный для всех пяти чувств. Как это его прозвали тогда стервы стюардессы на международных линиях?.. Непромытый… Он самый типичный из неудачников. На нем лежит роковая черта какой-то непонятной робости. Должно быть, именно за эту черту его постоянно бьет то по лбу, то по затылку жестокая судьба, которая, как известно, подобно капризной женщине, любит и слушается людей только властных и решительных.