Дорога на Тмутаракань - Олег Аксеничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Страшная история и страшная любовь… Как звали этого несчастного?
– Франка? Не помню точно… Гумберт, кажется… Точно – купец Гумберт.
– Страшная история, – повторил Чурила-Кирилл.
– Есть иная? – хмыкнул Миронег, снова погружаясь в привычное для себя состояние немногословия.
– Должна быть, – ответил священник, стараясь поспеть за Миронегом.
– С такими людьми, как мы? С нашим двуличием и жестокостью? При таком равнодушии и бессердечии по отношению к самым близким? Не должна…
– Не нам судить о промысле Божьем.
– А кому же, если не нам?
Так, за разговором, пустым, но занятным для обоих собеседников, Миронег и Кирилл дошли до своей цели.
Языческое капище темной громадой высилось перед ними, подавляя злобным величием. От мощного портала веяло угрозой. Миронег сразу вспомнил стены избы, виденной им в вятичских лесах, жилья богини, даже в мыслях называемой хранильником не иначе как Хозяйкой. Говорящий череп, последнее время присмиревший и переставший болтать по любому поводу, словно перенявший характер нового владельца, – голова, сменившая хозяина, как это чудно! – зашевелился в перекинутой через плечо суме, прошептал ехидно:
– Боишься, хранильник?
– Боюсь, – не стал спорить Миронег. – Вспомнил стены твоего жилища – с зубами…
ЛЮДИ ПУГЛИВЫ
А это уже не голос черепа, это сама Хозяйка решила вторгнуться в мысли Миронега. Так же, мысленно, хранильник заметил:
«Такими нас сделали боги по своему образу и подобию».
ДЕРЗИШЬ
«Размышляю».
ДЕРЗИШЬ И ИДЕШЬ К СМЕРТИ
«Надеюсь, что нет, богиня. Я еще хочу увидеть тебя».
УМРЕШЬ, ТАК И УВИДИШЬ
«Дерзишь».
Череп больно ударил Миронега через суму в бок, видимо, это и был ответ богини.
Что поделать – женщины обидчивы.
Днем в святилище службы не шли и жертвы не приносились. Поэтому в первом из залов, лишенном крыши и украшений, с кривыми, наспех выложенными стенами из камней разного размера, никого не было. Только плотно утоптанная земля, заменявшая настил пола, подсказывала, что помещение посещаемо, и часто.
Миронег, оглядевшись, только покачал головой. Кирилл перекрестился.
– Чудны, Господи, дела твои, – проговорил он. – Как только допускаешь подобное? Но не нам понять волю твою…
– Да уж, не нам… Кому вот только?.. Идем дальше, служитель Распятого!
Но дальше им пройти было не суждено. Сколоченные из грубо обработанных досок двери, затворившие проход в следующий зал святилища, оказались заперты. На призывный стук изнутри послышались неспешные шаги, и вскоре одна из дверей приоткрылась, и в образовавшейся щели проявилось недовольное лицо служителя.
– Что надо? – осведомился не человек, а губы на его лице.
– Можно пройти? – спросил Миронег.
– Можно, – ответило лицо, – но не сейчас. Моление будет на закате, тогда и приходите, а сейчас возвращайтесь, откуда пришли.
Священник Кирилл вздрогнул, услышав из уст служителя нечестивого языческого капища слово «моление», но счел за благо промолчать. Смолчал и Миронег. Он просто развернулся и пошел прочь, к выходу.
– Вы заметили лучников на стенах? – спросил хранильник, оставив за спиной портал святилища.
– Каких лучников? – не понял Кирилл.
– Ромейских, кажется, а может, и местных, доспехов особо видно не было. А за служителем, через щель в воротах, я разглядел стену сторожки, а в ней – копейщики, числом не меньше десятка.
– Я никого не видел…
– А я видел связку копий, приставленную к стене.
У Миронега было много талантов. Оказывается, к их числу принадлежало и умение соглядатая.
– Уж не собрались ли вы штурмовать святилище?
– С кем? Да и как? Я не воин, а лекарь.
– Ой ли? – не поверил священник.
– Скажем – не только лекарь… Но и не воин. Сила моя в ином, ею и воспользуюсь.
– Меня возьмете?
– Зачем? Померяться силами с тем, в кого вы не верите?
– Господь победил лукавого, но не уничтожил, проверяя крепость нашей веры. Настал мой черед – не усомниться и не поддаться на искушения.
– Погибнуть за веру? Странный обычай!
Кирилл понял, что Миронег не возражает.
Тмутаракань, днем безлюдная и притихшая, вечером оживала. Затянутое облаками небо темнело по-летнему быстро, и все чаще на улицах были видны тени людей, освещавших свой путь мерцающими сполохами факелов. Ближе к святилищу люди множились, огни становились ярче, а голоса звучали все громче и бессмысленней.
Миронег и Кирилл, закутавшиеся по причине ночного холода в темные плотные плащи, смешались со стремящейся во внутренние помещения святилища толпой. Хранильник, завидев переодевшегося священника, решил сначала, что Кирилл не в себе, раз нацепил рясу, но быстро разобрался, что ошибся, – под плащом была простая длинная рубаха и порты, заправленные в низкие сапоги.
Хранильник не заметил, что под рубахой на суровой нити висел тяжелый серебряный крест, с которым Кирилл не расставался никогда.
Толпа двигалась безмолвно, и только звук шагов и позвякивание украшений, смешиваясь с треском факелов, сопровождали идущих к алтарям для жертвоприношений.
Двери во внутреннем дворе на сей раз оказались распахнуты настежь, и паломники втягивались внутрь, как жало в пасть змеи. Там, у алтаря, оказались и Миронег со священником.
Первую жертву жрецы Неведомого бога привели с собой из внутренних помещений недавно выстроенного храма. Это был мальчик лет восьми, тоненький и жалкий, покрывшийся мурашками от холода. Несвежая набедренная повязка, бывшая его единственной одеждой, не спасала от пронизывающего ветра.
Тем более от ужаса перед неизбежным.
Ведь мальчик знал, что его скоро убьют.
Кирилл вздрогнул, увидев, как жрецы выводят слабо упирающуюся жертву. Миронег незаметно для окружающих сжал руку священника, прошептав:
– Ни слова! Иначе…
– Понимаю, – проговорил в ответ Кирилл.
Мальчика бросили на каменный алтарь, при этом сильно ударив головой. Возможно, так проявилось своеобразное милосердие жрецов. Потерявшая сознание жертва ничего не почувствует, и смерть станет легкой и безболезненной.
Укол каменным ножом в шею заставил содрогнуться маленькое тельце, грудь мальчика выгнулась кверху, и тотчас последовал мощный удар, рассекший мышцы меж ребер у сердца. Еще надрез, сильнее, и рванувшийся вверх фонтан крови окропил сначала жреца, а затем и камень алтаря.