Дезертир - Андрей Валентинов

– Обещаю.

Я попрощался и быстро пошел обратно, к разбитым воротам. Итак, Монмарат, церковь Святого Евстафия…

Вечером пошел снег, и узкие улочки Монмартра сразу же побелели. На чистом сверкающем покрывале почти не было следов. Холод и снег прогнали добрых парижан с улиц под ненадежные крыши. Я отпустил фиакр в начале улицы Маленького Жана, ведущей на самый верх Монмартрского холма. Где-то там, если верить разговорчивому кучеру, и находилась бывшая церковь Святого Евстафия.

Остаток дня ушел на обустройство. Квартира, куда отвез меня Камилл, оказалась очень маленькой, из тех, что зовут «кавалерками», зато необыкновенно удобной. Она имела целых три выхода, причем один – по скрипящей деревянной лестнице – вел во двор, а еще один – на крышу. Я невольно поразился такой предусмотрительности, но Демулен лишь хмыкнул, пояснив, что квартира эта – не простая. Два года назад ее подыскал лично гражданин Дантон, дабы спрятать от бравых полицейских комиссаров одного своего сварливого приятеля, имевшего счастливое свойство постоянно цапаться с властями. Упомянутый приятель жил в ней около двух месяцев и в конце концов воспользовался ходом, ведущим на крышу. Мир оказался тесен – сварливого знакомца звали Жаном Полем Маратом, по чьей милости Монмартр потерял свое имя, а бедняга д'Энваль угодил в Консьержери. После бегства Друга Народа по хрустящей черепице гражданин Дантон сохранил за собой столь удобное убежище – на всякий случай.

Новости не порадовали. Демулену удалось узнать, что при обыске у д'Энваля нашли письмо Шарлотты Корде. Наверно, только ирокез мог хранить такое! Да, нашему Роланду пришлось туго! «Трубит он слабо – значит, смерть пришла. Коней пришпорьте, чтоб не опоздать!..»

Дабы отогнать невеселые мысли вкупе с призраком Марата, я зашел в ближайшую лавку, где, к своей радости, обнаружил пару бутылок граппа. Не овернского, не марсельского – лиможского. Лиможский грапп поистине страшен, особенно для человека непривычного, зато вполне годится, чтобы прогонять злых духов.

Я медленно поднимался по узкой улице, больше похожей на горное ущелье, и не торопясь прикидывал, что мне искать в бывшей церкви. Если Пьер Леметр действительно там, можно будет спросить… Нет, спрашивать сразу нельзя, Леметр может что-то почуять, насторожиться. Я бы на его месте отослал странного гостя подальше – и сам бы постарался исчезнуть. Но иного выхода нет. Он – последний, кто может знать о «Синем циферблате». Он – и еще Поммеле. Больше надеяться не на кого.

Ближе к вершине холма стал чувствоваться ветер. Внизу, в скопище улочек, он терял силу, но здесь задул вовсю, с завыванием, словно демоны преисподней вырвались на волю и обрушились на утонувший во тьме город. Окна старых двуэтажных домов были плотно закрыты ставнями, на заснеженной улице исчезли последние прохожие, и мне показалось, что город вымер. Великий город, столица великой страны, – холодный, темный, засыпаемый снегом, продуваемый ледяным ветром. Париж, город Смерти, которая имеет здесь тысячи лиц, тысячи дорог…

Я чуть не прошел мимо. Церковь, точнее, небольшая, хотя и высокая церквушка с изящным шпилем, оказалась зажатой между двумя домами. Она даже отступила в глубину на несколько шагов, словно надеясь спрятаться от неблагодарных людей, забывших Творца. Но я знал – бесполезно. Граждане санкюлоты, переименовавшие древний Монмартр, добрались и сюда. Интересно, что здесь? Склад? Очередной Театр Юных Патриотов? Или просто мерзость запустения?

Уже с улицы я заметил над входом, где когда-то висела икона, знакомую белую вывеску с огромными черными буквами. Такого я уже насмотрелся. «Французская Республика, Единая и Неделимая. Свобода, Равенство, Братство – или Смерть». Небогатый выбор предоставляет Республика своим гражданам! Куда больше меня интересовала надпись, скромно приютившаяся сбоку. Буквы были поменьше, зато содержание – не в пример любопытнее. Я взбежал по заснеженным ступенькам и всмотрелся.

«Французская Республика. Академия наук. Лаборатория электричества».

Вначале я не поверил своим глазам. Лейденские банки, стержни, бьющие белыми искрами, – здесь? И что тут делать Пьеру Леметру?

Мелькнула и пропала мысль о странной шутке гражданина Жиля Беко. Нет, старик не шутил. Церковь на месте, граждане санкюлоты ее действительно закрыли, и оставалось узнать, что из этого всего следует.

Высокая черная дверь была полуоткрыта, поэтому я не стал стучать и осторожно потянул на себя тяжелую створку. В глаза ударил свет – невиданный, яркий, и сразу же остро запахло озоном. Я невольно зажмурился, а когда наконец решился открыть глаза, то застыл в немом изумлении. Прямо в лицо мне светило солнце – маленькое, ярко-желтое, издающее легкое, едва различимое шипение. Солнце находилось на высоком металлическом шесте, а вокруг…

Треск, ослепительная вспышка, резкий запах озона – и все исчезло. Солнце погасло, остался лишь почерневший шест, огромные лейденские банки, стоявшие по углам небольшого нефа, – и несколько молодых людей, застывших в почтительном удалении от отгоревшего светила.

– Есть! Есть! – в уши ударил громкий крик. – Сколько секунд?

– Двадцать одна! – ответил другой голос. – На две больше!

– Двадцать две! – поправил кто-то. – Граждане, ура!

Когда «ура» отгремело, молодые люди принялись деловито разбирать стальной шест и откручивать многочисленные проводки, тянувшиеся к гальванической батарее. Разговор стал тише, и я уловил лишь малопонятные рассуждения о влиянии воздуха на процесс окисления.

Стало ясно – молодым людям явно не до меня. Мешать не хотелось, и я, пройдя чуть вбок, принялся осматриваться. Да, кое-что оказалось знакомым. Гальваническую батарею я уже лицезрел – причем тоже под церковными сводами; стальной шест явно предназначался для искусственного солнца, горевшего целых двадцать две секунды, а столы, заваленные бумагами и незнакомыми приборами, особой загадки не представляли.

Наконец один из молодых людей соизволил обернуться. На меня глянули удивленные, ничего не понимающие глаза. Я поспешил снять шляпу и отвесить самый любезный поклон.

– Поздравляю! Двадцать две секунды!

– А-а! – парень улыбнулся. – Спасибо! По две секунды в день!

Я невольно прикинул: сегодня их солнце горит менее полуминуты, но через год…

– Вы что, решили разорить торговцев свечами?

– И маслом тоже, – охотно откликнулся другой парень, возившийся возле одной из лейденских банок. – Через пару лет в Париже ночью на улицах можно будет читать газету! Вы, наверно, из отдела благоустройства Коммуны? Гражданин Леметр вас ждет.

Гражданин Леметр? Я постарался сохранить на лице непринужденную улыбку, но невольно вздрогнул. Леметр здесь? Почему-то мне казалось, что этот человек скрывается где-нибудь в темном подвале, в развалинах, а то и в черных штольнях катакомб. Что делать ему тут, где светит солнце, стальное солнце, рожденное из лейденской банки?

– Пойдемте! – Тот, кто первым заговорил со мной, вытер тряпкой руки и, кивнув мне, направился в глубь нефа, туда, где когда-то был алтарь. Теперь там стояли высокие ширмы, на которых висели какие-то таблицы, графики, диаграммы. В центре находилась небольшая дверца.