Как стать астронавтом? Все, что вам следует знать, прежде чем вы покинете Землю - Терри Вёртс

Именно после достижения EI начались различия в полетах шаттла и «Союза». И очень существенные.

Космический шаттл представлял собой великолепную летающую машину размером примерно с авиалайнер, и как только он вернулся в атмосферу, он мог крениться, поворачиваться и маневрировать, как обычный самолет. За исключением того, что он двигался со скоростью 128 164 км/ч и был окружен коконом плазмы, горячим, как солнце. Высокая температура создавалась трением массивного шаттла, врезавшегося в ничего не подозревающие молекулы O2 и N2 тонких верхних слоев атмосферы.

Вид с места пилота был захватывающим. Сначала за моим окном было нежное розовое свечение, затем оно приобрело ярко-оранжевый оттенок, потом стало красным; его сопровождали мигающие белые вспышки над верхним окном, что напомнило сцену из фильма «Чужой», когда мигал проблесковый световой маячок, пока корабль готовился к самоуничтожению. К счастью, заключительный этап моей миссии проходил в темноте, поэтому я мог видеть все оттенки этой колоритной плазмы. Наконец свечение стало менее интенсивным, я поднял щиток на шлеме и наклонился к окну. Плазма медленно кружилась вокруг, как течения водоворотов на водоеме. Я потянулся, снял с руки перчатку и пощупал окно, которое на удивление совсем не было горячим. Самым странным был очень отчетливый, но слабый звук, как будто кто-то осторожно постукивал кончиками пальцев по стойке.

По иронии судьбы, когда «Индевор» продолжал замедляться из-за нарастающего давления воздуха, ход мыслей в моем мозгу начал ускоряться. Скорость полета, ощущаемая крыльями шаттла, неуклонно увеличивалась, и перегрузки возросли примерно до полутора атмосфер. Поскольку орбитальная трасса не приводила нас к взлетно-посадочной полосе Космического центра Кеннеди, нам пришлось сделать несколько S-образных оборотов, чтобы долететь до места назначения, пользуясь преимуществом, которое давали большие крылья орбитального аппарата. Наш первый разворот произошел над Центральной Америкой, когда я смотрел в окно, пытаясь разглядеть землю, проносящуюся внизу, но не смог увидеть ничего, кроме нескольких городских огней в темноте.

Когда мы спускались, приборная скорость «Индевора» (по существу, аэродинамическое сопротивление) постоянно увеличивалась, в то время как высота и число Маха уменьшались (1 Мах – это скорость звука, 5 Махов – это пятикратная скорость звука и т. д.). Поскольку за несколько минут до приземления мы все еще шли на сверхзвуковой скорости, люди во Флориде услышали характерный звук двойного удара, который создавала ударная волна, исходящая от шаттла, который врезался в молекулы воздуха быстрее, чем те уходили с его пути. Как только мы начали наш последний разворот, чтобы выровняться со взлетно-посадочной полосой, Замбо (Джордж Замка, наш командир) разрешил мне на несколько минут взять на себя управление «Индевором». Для меня как летчика-испытателя это был один из самых ярких моментов в моей карьере.

Летные характеристики нашей ракеты-космического корабля-самолета были не слишком хороши. Имелась так называемая проблема гармонии, или согласованности. Этот летательный аппарат был очень медлителен при крене, но очень чувствителен при тангаже. У него также была необычная особенность, характерная для любого самолета с треугольным крылом, – если вы потянете ручку «на себя», чтобы набрать высоту, она сначала немного упадет, а затем, когда крыло наберет больше воздуха, вы в результате подниметесь. На больших высотах эта особенность не особенно значима, однако на последних метрах перед приземлением на взлетно-посадочную полосу это может стать серьезной ловушкой. Поэтому пилоты шаттлов всегда усиленно тренировались, чтобы избежать этого, потому что внезапная команда на увеличение тангажа может привести к резкому приземлению. Моя работа в те несколько секунд, пока я держал ручку управления, заключалась в том, чтобы сохранить выравнивание по центру и по пути, который рассчитал для нас компьютер. После этих кратких минут славы Замбо вернул себе командование «Индевором» для того, чтобы совершить окончательный заход на полосу и саму посадку.

Моя следующее задание в качестве пилота состояло в том, чтобы, как чирлидер, выкрикивать высоты, на которых мы находились, и скорость, когда мы выполняли 20-градусную траекторию полета с пикированием на внешней глиссаде к взлетно-посадочной полосе. Когда мы находились на высоте 600 метров над местом нашего приземления, Замбо замедлился, чтобы взять курс вниз по 1,5 градусной внутренней глиссаде на взлетно-посадочную полосу. На высоте 90 метров я выпустил шасси, это была моя самая важная задача за время этой миссии. Замбо сел как по маслу, посадка была идеальной, и я иногда напоминаю ему о том, что это была лучшая посадка шаттла, в которой я когда-либо участвовал. Хотя она была единственной. Тем не менее ему предстояло еще довольно долго пилотировать, поскольку передняя опора шасси шла точно вниз по направлению к взлетно-посадочной полосе и на правильной скорости; неверный маневр мог привести к сильному удару, который мог бы повредить фюзеляж. Он вел наш шаттл весом в 997 790 килограммов по центровой линии, когда тот мчался по взлетно-посадочной полосе на скорости почти 320 км/ч, потом я развернул тормозной парашют, чтобы замедлить движение. Все это время непрерывный поток огня извергался из задней части орбитального корабля, где гидравлические насосы, работающие на ракетном топливе, выбрасывали выхлопные газы. На видеозаписи посадка «STS-130» выглядела как сцена из фильма «Безумный Макс». Когда мы замедлились до 80 км/ч, я выпустил парашют, и вскоре после этого Замбо сделал вызов по радиотелефону: «Хьюстон, "Индевор", остановка колес». Наконец-то мы могли вздохнуть свободно.

Я сравниваю опыт посадки космического шаттла с приятной, мягкой посадкой самолета ВВС. Но вернемся к EI (122 000 километров над поверхностью Земли) и перенесемся к возвращению «Союза», потому что для описания этого опыта нужны совсем другие слова. Если прилет на шаттле можно сравнить с полетом на авиалайнере, то возвращение на «Союзе» напоминает полет на шаре для боулинга.

Первое заметное различие стало заметно вскоре после того, как мы достигли верхних слоев атмосферы и вошли в них. На этот раз все было при дневном свете. Капсулы типа «Союза», «Аполлона», SpaceX Dragon и «Боинга CST-100» используют угол крена точно так же, как и самолет, когда он разворачивается, но гораздо менее эффективно. В то время как дальность полета шаттла составляет более 1600 километров, возвращающаяся с орбиты капсула обычно может отклониться только на 80 километров влево или вправо. Когда летели над Африкой, мы повернули вправо, и я выглянул из люка, чтобы посмотреть на Землю под нами. Как же быстро мы двигались! Вы не замечаете своей скорости, находясь на орбите, на расстоянии 400 километров над планетой, но на этот раз мы были на высоте около 80 километров над пустынями и горами и все еще летели со скоростью несколько км/с. Это было настолько впечатляюще, что я попытался нацарапать несколько неразборчивых слов на своем наколенном планшете, зарисовать быстро исчезающий вид, сжавшись в крошечной капсуле в этом громоздком скафандре.

Сама фаза фактического вхождения в верхнюю атмосферу была немного другой. Хотя я видел в окне такое же красное/оранжевое/розовое свечение, «Союз» двигался гораздо стремительнее. Прежде всего, за несколько минут до вхождения в верхнюю атмосферу он с жутким грохотом разделился на три части: пустой орбитальный модуль, спускаемый модуль, в котором мы находились, и беспилотный служебный модуль. После вхождения в атмосферу внешнее тепловое покрытие «Союза» сгорело, согласно проекту. Я постоянно слышал стук и треск, наблюдая, как куски покрытия (и кто знает, чего еще) пролетают мимо моего окна. Затем появился парашют. До полета с нами проводили инструктаж члены экипажа, которым уже приходилось возвращаться на Землю на «Союзе», и вот что они сказали: «Ты подумаешь, что сейчас умрешь, но не волнуйся, этого не произойдет». И знаете что? У меня действительно было такое чувство, что сейчас погибнем. Но благодаря этому инструктажу Саманта, Антон и я испытали невероятный подъем, когда был выпущен тормозной парашют. Мы снова и снова кричали, орали и вопили по-русски: «Русские горки!», что означает «катание на американских горках». В сообществе F-16 мы бы назвали эту фазу «дикой поездкой мистера Тодда». Кувыркание капсулы продолжалось несколько минут, пока наконец-то не развернулся основной парашют. Мы снова были стабильны, спокойны, в условиях земной гравитации.