Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат - Вера Камша

– Так что у Щербатой Габи…

– В бухте Щербатая Габи. Извольте не задерживаться, лейтенант…

Спасла Гудрун. Покидать столь желанные руки и тем более лезть в противную корзину кошка не желала, вот и вцепилась в одежду всеми когтями. Воевать с ней было не время, пришлось вылезать из лодки с урчащей зверюгой на руках. Это позволило рассмеяться и не сказать того, чего не говорят даже своим. Именно своим и не говорят.

Выбираясь из зарослей, Руппи оглянулся. Лодка с «негоциантами» уплывала вниз по течению. Через несколько минут она выйдет в Эйну. Олафа не станут искать на реке. И в Щербатой Габи тоже не станут…

Горожане стояли и смотрели на ворота. Человек двести, в основном женщины. Немолодые, добротно одетые, хмурые, они мало походили на расхватавших оружие слуг, встретивших Робера во дворе замка Эпинэ, зато Дору толпа напоминала – тот же болотный ненавидящий холод.

Дракко фыркнул и прижал уши: ему не нравились эти люди, но Робер безжалостно послал рыжего к казармам. Жеребец сменил тактику и попытался перейти в галоп, но кто считается с лошадьми? Шагом, глядя прямо перед собой и моля всех святых и демонов, чтобы толпа расступилась. Кто-то да помог. Первой подвинулась высокая женщина в рогатом чепце, затем красивый старик, это послужило сигналом – толпа медленно раздавалась перед отрядом и, скорее всего, смыкалась за последними всадниками. Эпинэ не оборачивался – смотрел вперед, но катившиеся перед грудью Дракко короткие тени и цокот копыт подтверждали: Жильбер и южане не отстают, а вот хозяева открывать не спешат. Это было плохо, но не так, как если б над стенами торчали дула мушкетов.

Мевен требовал взять сотню, Карваль навязывал себя, Робер отправился с привычным эскортом. Непривычный рванул другими улицами, чтобы вмешаться, если потребуется, если все, что почти удалось, пойдет прахом.

Скрипнули и чуть приоткрылись ворота: Халлоран все же не совсем… А что «совсем»? Такие не трусят; струсь полковник, ворота стояли бы открытыми настежь, а несчастные конники болтались на фонаре!

– Смерть насильникам! – провизжало за спиной. – Смерть убийцам!

– На фонарь! – отозвалось сбоку.

Накликал он с этим фонарем. Проклятье, при Альдо люди в собачьи стаи не сбивались! Стреляли с крыш, это случалось, выкрикивали из толпы то здравицы, то оскорбления, малевали на стенах, но не рычали.

– Насильников на фонарь! – На фонарь… На фонарь… На фонарь… Звуки чавкают, будто конь идет по раскисшей глине. «На фо-нарь» – копыто тонет в грязи. «На фо-нарь» – грязь отпускает коня и всадника. Ненадолго… На фонарь, на фонарь, на фонарь…

– Монсеньор. – Осанистый торговец загораживает дорогу. Лицо знакомое и растерянное. – Монсеньор, мы не уйдем… Пока не добьемся справедливости. Мы ждем суда, монсеньор! Вашего суда над убийцами и насильниками…

Негоциант. Из выборных. Приходил с такими же, благодарил и заверял. Теперь бедняге неудобно и страшно. Между двух огней всегда так.

– Смерть убийцам!

А вот и старуха. Надо полагать, та самая. Вцепилась одной лапой в плечо женщины помоложе, другой тычет вперед и орет про фонарь. Взмокший Дракко норовит попятиться, выборный отводит взгляд. В Олларии Проэмперадор не боится ездить по улицам. В Олларии горожане не воюют с гарнизоном, а гарнизон – с горожанами.

– Отдайте нам их!..

– На фонарь!

– Монсеньор, мы требуем суда!

«Требуем»… Раньше благодарили и просили. Допустим, благодарить особо не за что, но от мародеров, от настоящих мародеров их прикрывали и парни Халлорана!

– Вы уверены в обвинениях? – Сдерживать пляшущего Дракко все труднее, и все больше хочется отпустить поводья и выхватить пистолет.

– На фонарь!

Старуха щурится, будто закатная тварь… Как графиня Савиньяк… Подается вперед, шевеля губами. Подается вперед и вся толпа. Люди Пуэна совсем близко, достаточно махнуть шляпой.

– Монсеньор, справе…

– Хорошо. Ждите. Здесь ждите. Очистить проезд!

Если не получится, придется… По-хорошему не понимают. Поймут по-плохому.

– Отдайте… Отдай… Дай… Дай… Дай…

– Лэйе Астрапэ, с дороги!

В казармы Робер въехал шагом.

К осаде полковник подготовился неплохо. Как и к прорыву. Даже костры сложил и котлы над ними повесил. Смолы не нашлось, но кипяток был. Это уже больше походило на родимый замок, только на дополнявшем картину каштане никто не висел. Пока. Робер спрыгнул с лошади, утер взмокший, как оказалось, лоб и заставил себя присвистнуть. Начало вышло правильным.

– Монсеньор, – удивился сперва показавшийся каменным Халлоран, – разве вас не предупредили?

– Что вы перешли на осадное положение? Нет.

– Я своих ребят не отдам!

– Не кусайтесь! – прикрикнул Эпинэ. – Вы уверены, что это не они?

– Да плевать мне кто! Я их не отдам.

– Плевать? Вы родом из Барсины?

– Что?!

Сколько страха на этом дворе, аж сапоги вязнут.

– Вы, – раздельно проговорил Робер. – Родом. Из. Барсины?

– Прошу простить… Монсеньор.

– Забудем. Вы ручаетесь за невиновность ваших людей?

– Да, Леворукий меня побери!

Может, уже побирает? Не полковника, так тех, кто торчит на площади. Сколько они будут ждать, прежде чем поднимут шум, на который сбежится в десять раз больше народу, а там один выстрел, и понеслось… Нет, бунт Карваль уймет, и вряд ли с большими потерями среди своих, но ведь есть и горожане. Старую ведьму не жаль, а других?

– Монсеньор, – повторил Халлоран, – я ручаюсь. Они бы никогда… У Пола в Заречном предместье невеста, Конрад женат…

– Давайте их сюда.

– Вы меня не заставите… Разрубленный Змей, если вы отдадите моих, завтра ткнут в кого-то из ваших…

– Не пытайтесь думать за других, полковник. Это они?

– Они.

Хоть в чем-то повезло, ни одного горбатого, кривого, носатого. Рожи как рожи… Бледные, не без того.

– Полковник, отберите десяток. Кого хотите, только не обвиняемых. Мундиры долой, пойдут в рубахах. Не замерзнут. Дювье, с Дракко сладишь?

– Зачем десяток? – Полковник ничего не понимал. В отличие от сержанта. – Куда?

– Старуха щурится, она близорука. – Леворукий бы побрал эти пуговицы, сколько же их нашили! – Дювье! Живо надевай! Шляпу, перчатки – и в седло. Твое дело – отделить ведьму с дочкой от остальных и заставить указать на насильников. И чтоб назвала тебя мной. Проэмперадором, монсеньором, Эпинэ, как угодно. Громко назвала, чтоб все слышали. Ясно?