Час Совы - Владимир Добряков

Неожиданно вокруг моей машины вспыхивает несколько разрывов. Вот в чем дело! Пока мы занимались пехотой, подошло ещё шесть танков. Они, правда, не рискуют идти вперёд, опасаются моих ПТУРСов. Остановившись на дистанции около двух тысяч метров, они, медленно перемещаясь, бьют по мне беглым огнём. Снаряды ложатся всё ближе. Отвечать мне им нечем. Они за пределами моей прицельной дальности. Надо менять позицию. Еще пара минут, и они накроют меня.

Перебираюсь на место механика-водителя. Взявшись за штурвал, выжимаю педаль главного фрикциона, чтобы врубить заднюю передачу и выехать из капонира. В ответ слышится жалобный визг. Теперь понятно, почему машина брошена. Неумелый механик-водитель спалил главный фрикцион — один из основных узлов трансмиссии. Машина лишена хода. Жалко машинку, но оставаться в ней — смерти подобно.

Включаю систему термодымопуска. Из выхлопа валит густой дым, который ветром относится влево и прикрывает меня от противника. Я пробираюсь в боевое отделение, вытаскиваю из пулемётного магазина приличный кусок ленты и обматываю его вокруг пояса. Забираю автомат и пулемёт. Вспомнив о «мухах», беру из правого «десанта» две штуки и оставляю машину.

Перебежками, лавируя между разрывами, перебираюсь в окоп. Но и здесь снаряды ложатся весьма густо. Тогда я перебираюсь через бруствер и, прикрываясь дымом, делаю рывок вперёд, метров на сто. Там я занимаю позицию в одной из воронок. А танки продолжают вести огонь по капониру.

Наконец, один из снарядов попадает в несчастную машину. Во мне всё отдаётся болью, словно это в меня попали. А ведь я провоевал-то в ней всего около часа.

Ободрённая гибелью БМП, пехота поднимается и с криками «Ура!» устремляется в атаку. Сзади её нагоняют танки. Но пехота тут же напарывается на меткие очереди и снова начинает топтаться на месте. С танков и БТР по мне и Андрею бьют пулемёты и орудия. Но мы часто меняем позиции и вновь режем пытающуюся подняться пехоту. Они видят, что по ним работают только два, пусть метких, но только два пулемёта. И они перегруппировываются, перебежками, медленно, но верно приближаются к нам. Уцелевшие от первой волны танки, экипажи которых забыли о судьбе своих товарищей, снова выскакивают вперёд и идут на Андрея. Но Микеле далеко их не пускает и останавливает один из них выстрелом из гранатомёта.

Однако те танки, что разбили мою БМП, уже близко. За ними вплотную идут БТРы. Ободрённая пехота весь огонь сосредотачивает на позиции Микеле. Очень надеюсь, что он догадался её сменить после последнего выстрела. Достаётся и нам с Андреем. Теперь уже мне трудно поднять голову. Пули свистят вплотную, густо чмокают в землю. Разрывы снарядов ложатся совсем рядом. Сменив позицию, я успеваю дать не больше двух длинных очередей. Снова приходится прижиматься к земле, выжидать и снова менять позицию.

Пуль в воздухе больше, чем пчел на пасеке в погожий день. Земля от них буквально дымится. Боюсь, что долго мы так не продержимся. Всему есть предел. Я уже потерял чувство времени. Впечатление такое, что бой идёт уже много часов.

Вот один из танков вырывается вперёд и тут же напарывается на гранату Микеле. И снова по его позиции сосредотачивается весь огонь. Пользуясь моментом, перемещаюсь вправо и оттуда длинной очередью укладываю поднявшуюся, было, пехоту.

— Всё, ребята! Дело сделано! — «звучит» в голове голос Магистра, — Домой! Быстро домой!

Это легко сказать, но нелегко сделать. Тем не менее, откуда-то, из глубины поднимается небывалое ликование. Ай да, мы! Втроём полтора часа сдерживали две пехотные и одну танковую роту! Вот что значит, хроноагенты!

— Миша! — кричу я, — Отходи первым, мы тебя прикроем!

Я открываю огонь и боковым зрением замечаю, как Микеле, перебежками добирается до траншеи.

— Я на месте! — докладывает он, — Давайте вы, а я вас от танков прикрою.

— Андрей! — слышу я товарища, — Я прикрываю, ты перебегай, Потом — наоборот.

— Идёт, — соглашаюсь я, — Делай!

С левого фланга длинной очередью бьёт пулемёт, а я, пригибаясь к земле, стремительно перебегаю к воронке, что поближе к траншее. Падаю в неё и открываю огонь. Пулемёт на левом фланге замолкает. Меня начинает «припекать». В это время открывает огонь Андрей. Снова перебегаю. Микеле расстреливает свои последние гранаты по танкам, которые буквально уже нависают над нами.

Последний рывок, и я буду в траншее. Но добежать до неё мне не дают. Справа и слева под ногами поднимаются две пыльные дорожки. Очередь сверлит воздух прямо над головой. Прыгаю в свежую воронку, из которой поднимается желтоватый дымок.

Вдоль дороги лес густой,

С бабами-ягами,

А в конце дороги той

Плаха с топорами.

В.С.Высоцкий

Тишина после грохота разрывов, свиста пуль, треска очередей и рёва танковых моторов такая вязкая, что её хочется потрогать. Примерно с минуту я обалдело сижу и никак не могу понять, где я. Я точно помню, что прыгал в воронку и готовился открыть огонь.

А теперь я сижу во дворе пятиэтажного кирпичного дома, в детской песочнице, между двумя мальчишками лет пяти-шести. Они, забыв обо всём, смотрят на меня ошалелыми глазами. А у меня глаза, наверное, нисколько не лучше. В руках у меня дымящийся пулемёт с раскалённым стволом, за спиной висит автомат, вокруг пояса — пулемётная лента, словом, есть на что поглазеть. Я сижу и тихо балдею.

Великое Время! Куда подевались танки и наседающая пехота? Почему я здесь, в этой песочнице с мальчишками? Как я сюда попал? Может быть, меня убили, и я в раю, в специальном отделении для отважных воинов, где они своим героическим видом вдохновляют молодёжь? А может быть я успел свихнуться, и у меня глюки? И пока я здесь обалдело гляжу на этих мальчишек, сейчас на меня накатится многотонная махина, и захрустят мои косточки?

Тут мне вспоминается, что когда я прыгал в воронку, из неё поднимался желтоватый дым, и мне хочется заорать, завыть от злости и выпустить в кого-то все оставшиеся патроны. В кого-то? Не в кого-то, я точно знаю, в кого! Достал! Достал, сволочь! Достал-таки Старый Волк! Какой там Волк?! Пёс! Шакал! Попадись ты мне! Да ещё какой издевательский переход подсунул. Это же надо! Из-под танков, из-под огня, да в детскую песочницу! Наверняка, падла, рассчитывал, что я от такого резкого перепада умом тронусь. И ведь верно рассчитал. Едва-едва не тронулся.

Осторожно осматриваюсь. Интересно, кто, кроме этих малышей, обнаружил моё появление здесь? Во дворе пусто. Только у подъезда сидят три старушки и что-то оживлённо обсуждают. Меня они пока не заметили. И хорошо. Появление до зубов вооруженного вояки, наверняка, вызовет панику.

— Дядя! — подаёт голос один из мальчишек, — Вы ведь из телевизера?

— Да-да, мальчик, из него самого, из телевизера, — отвечаю я, а сам смотрю на искатель перехода.

В самом деле, не сидеть же мне в песочнице с пулемётом, держа оборону неизвестно против кого. Луч показывает направление на гаражи, стоящие вдоль забора. Горят цифры «1.5»: сто пятьдесят метров. Хорошо, что не полтора километра. Интересно бы я выглядел, пробираясь днём через оживлённый город.