Чудовище без красавицы - Дарья Донцова

– Так ведущая мило поинтересовалась: «Где вы одеваетесь?» ААлка ответила: «Этот костюм шила Нелли Королева». Ну…

Я не стала ожидать конца фразы, шлепнула трубку на рычаг,тут же схватила ее вновь и через пару минут услышала голос Аньки:

– Алле.

– Ань, это Вилка, позови мать.

– Не могу.

– Почему?

– Она еще норму не выдала.

– Ладно, сейчас приеду.

– Хлеба купи, – не растерялась Анька, – пачку масла ипельменей, жрать хочется.

Спустя час я грохнула на пол в их прихожей два туго набитыхпакета и спросила:

– Одного не могу понять, отчего вы в магазин не сходили?

– Некогда, – пояснила Анька, роясь в шуршащих упаковках. –Ясно, пельмени варить умеешь?

– Эка невидаль, – фыркнул ребенок, – зафигачить их вкипяток, и все дела. Ты зачем «Киндер-сюрприз» купила?

– Вам в подарок.

– Больше не делай этого, – серьезно заявила Анька. – Онижутко дорогие, яйца шоколадные, рублей по двадцать небось брала.

Это еще одно непонятное явление в семье Барсуковой. Детейздесь никогда ни в чем не ограничивали, их комнаты, между прочим, заваленыигрушками и одеждой. А вот поди же ты, выросли совсем неизбалованными.

– Давай, Нюша, разводи кипяток и фигачь пельмени, –приказала я и пошла по коридору.

– Ты куда? – испугалась девочка.

– К матери.

– Ой, не ходи, она еще норму не выдала!

Но я уже распахнула дверь. Ответственная Алка пишет каждыйдень по пятнадцать страниц. Что бы ни случилось: пожар, землетрясение,наводнение… Барсукова все равно выдаст на-гора норму. Правда, она всегда вретчитателям и журналистам, что является только переводчицей милейшей англичанкиНоры Бейтс. Но я-то знаю, кто кропает до противности сладкие книжонки.

Кстати, пожар у них недавно был. В доме жутко старый лифт,вот и полыхнуло в машинном отделении. Слава богу, дети были в школе. Как толькодо Алки дошло, что здание может сгореть, она сунула под мышку рукописьнедописанного романа и, пинками подгоняя собак и кошек, вылетела во двор.

А теперь представьте картину. Все жильцы высыпали на улицу,одетые по-зимнему, с чемоданчиками. Умные люди прихватили деньги, документы,драгоценности… Алка же оказалась на холоде в окружении своих животных, скакой-то «Вечной любовью» под мышкой. Она даже не догадалась вытащить из шкафашубу. Схватила с вешалки первое, что подвернулось под руку: плащевую куртенкуЖеньки. И это все! Нет, вру, в карманы куртешки она запихала хомяков, крыс ижабу. Пока пожарные пытались справиться с огнем, а настоящие женщины с громкимвизгом лишались чувств, падая на руки к мужикам, Алка забилась в пожарнуюмашину и лихорадочно дописывала норму, ей предстояло наутро тащить рукопись виздательство. Барсуковой даже не пришло в голову, что можно позвонить исказать: «Ребята, сегодня не приеду, у нас пожар был!» Нет, раз обещала,значит, обещала, и ничто не должно помешать.

– Что надо? – рявкнула Алка. – Отвяжитесь, я только надевятой странице.

– Дай мне фиолетовый костюм от Королевой! – потребовала я.

Не поворачивая головы, подруга крикнула:

– В коридоре, в шкафу.

Я закрыла дверь. Вот так! Даже не поинтересовалась, кому изачем нужна эксклюзивная, отвратительно дорогая шмотка. Хотя Барсукова небось ине помнит, кто у нее сейчас гостит.

Я нашла шкаф, вытащила костюм и натянула поверх брюк мягкошуршащую юбку. Так и есть, велика. У меня сорок четвертый размер, а у Аллыполный сорок восьмой. Отлично, путь к модной портнихе открыт, только ехать тудапридется завтра, сейчас уже шесть, наверное, мадам Королева в театре или набанкете, а может, на фуршете… Милейшая Нелли скорей всего ведет светский образжизни.

На кухне я слопала тарелочку совершенно разварившихсяпельменей и сказала:

– Не умеешь ты, Анька, пельмени варить, вон все полопались.

– Ну и что, – хмыкнула девица, – тебе не вкусно?

– Нормально.

– Вот и хорошо, – резюмировала Анька, – главное – не внешнийвид, а суть, душа!

«Интересно, где она у пельменей?» – подумала я и взялась зателефон. Как там Никитка? Может, принести чего надо, лекарства, еду.

Услыхав мой вопрос о здоровье Федулова, медсестра неожиданносказала:

– Сейчас Дмитрия Кирилловича дам, он как раз дежурный.

В трубке послышалось шушуканье, и знакомый молодой голососторожно поинтересовался:

– Кто спрашивает о Федулове?

– Виола Тараканова, его учительница, если помните, Дима, ябыла у вас, Никиточка пришел в себя, вот…

– Федулов скончался.

Я чуть не выронила трубку.

– Когда?

– Время смерти семнадцать десять.

– Но… как же? От чего? Он же пришел в сознание…

– По телефону таких справок не даем.

– Погодите, Дима, – заорала я, – вы ведь дежурите?

– Да.

– Сейчас я приеду.

– Хорошо, – спокойно согласился врач, – подниметесь натретий этаж в 323-ю комнату.

Чувствуя, как из глаз начинают горохом катиться слезы, явыскочила на проспект и тормознула машину.

Долгие годы, проведенные в нищете, приучили меня считать нетолько рубли, но и копейки. Даже при теперешнем устойчивом материальномположении я не способна отказаться от прежних привычек. В частности, никогда непользуюсь такси или бомбистами, мне и в метро хорошо: тепло, уютно и пробокнет. На тех, кто злобно орудует локтями, я просто не обращаю внимания. И потом,скажите, ну где я еще могу спокойно почитать, дома? Не смешите меня, в этомпроходном дворе никогда нет покоя. Но сегодня я не могу трястись в подземке,потому что из глаз все время льются слезы.

Дима мрачно сидел за столом, где возвышался электрочайник, вуглу шелестел газетой другой парень в белом халате. Скользнув по мне ленивымвзглядом, он не счел необходимым поздороваться и вновь уткнулся в «Мегаполис».

– Почему он умер? – тихо спросила я.