Серые ублюдки - Джонатан Френч

Они шли по шахте, как казалось, целую вечность, когда та вывела их к выступу из грубо обтесанного камня, нависающему над обширным морем теней, непроницаемых для света их факелов. Шакал ощутил впереди необъятное пространство, когда его волосами заиграл странный подземный ветерок. К выступу поднимался огромный земляной вал, и Певчий, не останавливаясь, принялся по нему спускаться. Шакал двинулся следом, слегка заскользив по рыхлым камням, устилавшим утрамбованную землю.

Когда они достигли ровной поверхности, Певчий словно шагнул в пропасть, и его факел, казалось, освещал только его самого. Шакал шагал за ним, размахивая собственным пламенем, надеясь разглядеть в темноте какие-либо очертания. Длинные борозды глубоких теней оказались траншеями, кратко вспыхивавшие на свету кресты – опорными балками сторожевых башен. Певчий проходил мимо этих могильников рабского труда, даже на них не глядя. Он решительно пересек пещеру, и темнота впереди сгустилась в черном проеме в дальней стене – это был вход в другой тоннель. Он тоже тянулся под уклоном, только был много меньше первой шахты, отчего Шакалу и Певчему приходилось теперь пригибаться и идти гуськом.

По мере того как они углублялись, воздух становился теплее и все больше отдавал чем-то едким. К тому времени, как тоннель привел их в низкую камеру, Шакал весь взмок и сдерживал дыхание – настолько зловонный стоял запах. Тогда-то свет факелов и явил источник всей вони.

На полпути к пещерным стенам высились груды крошечных костей в остатках давно разложившейся плоти и меха. Тысячи скелетиков, размером не больше кулака, с заостренными клыкастыми черепами лежали среди прочего мусора.

– Крысы? – высказал Шакал свою догадку, еле ворочая языком из-за гнилого запаха.

Певчий не ответил. Только обвел зловонную комнату факелом, осветив пару выходов, а потом выбрал один из них.

– Сюда, – буркнул он и направился в ту сторону.

Они прошли еще несколько таких склепов – все были полны трупиков, оставшихся от полчищ паразитов. Грудами они лежали вдоль стен, будто их туда сгребли, однако некоторые были свалены в глубокие ямы, устроенные посреди пола. После первой такой комнаты Шакал больше не заглядывал в эти ямы и осторожно обходил их. Он механически шагал за Певчим, и его разум уплывал прочь, чтобы не дать телу сбежать обратно на поверхность. Но без проводника сбежать отсюда можно было только еще глубже в тоннели. Где он пробудет до тех пор, пока тени не заберут сначала его факел, а затем и его самого. Певчий прокладывал дорогу с непоколебимой уверенностью, которая брала истоки в его памяти. Каждая крупинка знаний об этих проходах стоила месяцев составления карт и долгих лет заключения.

Шакал старался не думать о том, каково это было – жить в гробнице из своих первых воспоминаний. Но, к счастью, он не обладал достаточным воображением и не был настолько безумен, чтобы как следует это представить.

Пока они не добрались до клеток.

Пребывая в мрачной задумчивости, Шакал лишь смутно осознавал, что входит в пещеру. Но затем его привел в чувство запах. Ржавый, острый и едкий. Как застарелый металл, разъеденный не водой, а мочой и потом, что сочились из бесчисленных рабов, пропитывая прутья решеток и цепи, которые удерживали их под землей.

Певчий огляделся вокруг – впервые с тех пор, как вошел в шахту. Он высоко поднял факел, но свет не проникал в глубь клеток, поставленных одна на другую и исчезавших в черноте. Каждая клетка представляла собой кованый прямоугольник, достаточно большой, чтобы ее обитатель мог в ней стоять, при условии, что он не слишком высок ростом. Скудный свет выхватывал, к счастью, немногое, но Шакал все же ощущал давящие блоки клеток, которые простирались далеко за пределы темноты. Певчий медленно двигался по одному из проулков, что тянулись между этими блоками, пока не достиг перекрестка, где остановился. Стоя в лесу стальных прутьев, старый трикрат казался полуросликом.

– Есть кто живой?!

Шакал аж подскочил от неожиданности, когда звучный голос Певчего бросил вызов пещере. Эхо быстро смолкло, словно силуэты решеток поймали его в ловушку.

– Так они раньше кричали, – проговорил Певчий, понижая голос. – После каждого испытания спрашивали, есть ли кто живой. После второго из них я уже думал, что, может, и не стоит отвечать. Но мы ни разу не видели, что они делали с телами… как освобождали клетки. Я больше боялся их хитростей, чем крыс.

Шакал плохо слышал, что рассказывал Певчий, но все же не мог заставить себя подойти ближе. Мысль о том, что нужно ступить по этому проходу, между этим множеством клеток, под всеми ними, будто сковывала его тело параличом.

– Кто? – спросил он, посылая свой голос туда, куда не мог шагнуть.

– Чародеи, – ответил Певчий. Он склонил голову и с отвращением выдохнул сквозь ноздри. – Мальчишкой я ненавидел надзирателей, когда здесь еще была шахта. У них были хлысты и громкие голоса, и они пускали в ход и то и другое. Я ненавидел их, но никогда не боялся. Они были всего лишь людьми, и их можно было убить… и часто убивали. Полукровке убить хиляка нетрудно. Черт, они нас за это даже не казнили. Только дробили колени, чтобы ты мог дальше работать. И такие калеки вскоре молили своих товарищей-рабов проломить им череп. Потом, когда серебро кончилось, нас еще долго заставляли копать. Я однажды спросил, зачем все это, а сам ждал удара в ответ. Но надзиратель рассмеялся и сказал: «Задаром». Я понял смысл, только когда повзрослел. Вскоре началась война, но никто из нас об этом не знал. Даже надзиратели придавали ей мало значения поначалу. Они все кричали и хлестали нас, а мы все работали. А потом… появился чародей. Первый. Он стал управлять шахтой, привел еще рабов, мы думали, утонем друг под другом.

Певчий поднял палец вверх и обвел им вокруг. Затем издал странноватый смешок.

– Мы прорубили все это и нашли хреново серебро. Чародей приказал его выкопать… и бросить в кучу вместе с остальной породой. Тогда-то мы и поняли: что-то изменилось. Тогда-то я стал бояться. Пришел еще один чародей, потом третий. Не знаю, сколько их тут было в итоге, но мы ненавидели их сильнее надзирателей. Один новенький, из тех рабов, кого они привели сверху, попытался убить чародея. С тех пор мы никогда больше не пытались это повторить.

Шакал не ожидал, что Певчий расскажет подробнее, да в этом и не было необходимости. Он видел, на что способен Штукарь, однако все же не представлял, каков тот мог быть в гневе. Чародей всегда был расчетлив и сохранял спокойствие. Мысль же о чародее, разгневанном из-за покушения на его жизнь, показалась Шакалу совсем не из приятных.

– Великое Нашествие орков, – продолжил Певчий, – его-то чародеи и назвали войной. И даже сюда, вниз, до нас стали доходить вести о битвах. Когда нам приказали перетащить эти клетки к новому раскопу, мы подумали, что это будет тюрьма для тяжаков. Но в них оказались мы сами. Я прожил подземным рабом всю жизнь, но только тогда впервые почувствовал себя невольником. Раб, сидевший в клетке надо мной, обделался, когда за ним захлопнули дверь, и все дерьмо свалилось на меня. Я поклялся убить его, как только смогу. А потом они выпустили крыс, и мои кишки тоже вывернулись наизнанку, и у меня потекло по ногам. Крысы хлынули, как наводнение. Они пищали и кусались. И когда пробирались сквозь прутья, из клеток доносились такие крики…