Горячие деньги - Дик Фрэнсис

— Ненавидь себе на здоровье, но мне нужно поговорить с Томасом.

Она не могла сказать, что Томаса нет дома, потому что я его уже увидел. Внутри Гасиендас комнаты располагались под разными углами друг к другу, что объясняло неправильную форму зданий. Входная дверь вела в нишу в центральной комнате, у которой не было обычного потолка, комната в высоту была до самой крыши. Окна были беспорядочно расположены на разной высоте, так что даже нельзя было выглянуть наружу. «Кошмар!» — подумал я. Но, как говорит господин Вест, это только мое мнение.

Томас поднялся из низкого кресла, которое они перевезли сюда из коттеджа — удобная старая мебель плохо вписывалась в эту модернистскую комнату. На деревянном полу не было ковра, туфли Томаса поскрипывали, когда он шел.

— Заходи, дружище, — сказал он.

— Мы не хотим его здесь видеть! — возразила Беренайс.

Меня поразило, как Томас измучен. Я не видел его уже довольно давно. Весь юношеский задор куда-то пропал. Я вспомнил, каким он был в восемнадцать или в девятнадцать, когда приезжал на выходные в Квантум, веселый и живой.

Спустя двадцать лет он выглядел гораздо старше своего возраста, еще сильнее облысел с того времени, когда я его в последний раз фотографировал, рыжеватые усы давно не стрижены, во всем облике — какая-то безнадежная обреченность. Заметки Нормана Веста о близком нервном срыве, похоже, устарели. По-моему, с ним это уже случилось. У Томаса дела шли гораздо хуже, чем у Жервеза.

Я напомнил ему о том дне, когда старый Фред взрывал пни.

— Фердинанд тоже об этом спрашивал, — сказал Томас. — Я унес тогда Сирену на плечах, а старого садовника сбило с ног взрывом.

— А ты помнишь переключатели, которые мы когда-то собирали, с проволочкой на часовой стрелке?

Томас помрачнел. Долго молчал, потом ответил:

— Да.

— Томас, ты не делал таких штук после того, как Жервез и Фердинанд переехали из Квантума?

Беренайс вмешалась:

— Милый Томас не смог бы сделать никакого часового устройства, даже чтобы спасти свою жизнь, правда, дорогой? — В ее голосе звучали жалость и презрение. Томас затравленно глянул на нее, но ничего не ответил.

— Кто-то подарил Робину и Питеру часы Микки Мауса с белой проволочкой на стрелке. Очень яркие и красивые, — сказал я.

Томас беспомощно покачал головой.

— В развалинах Квантума нашли остатки часового механизма с проволокой в белой изоляции.

— Боже мой! — жалобно сказал Томас.

— Ну и что? Милый Томас тут ни при чем! — снова влезла Беренайс.

— Это значит, что Квантум взорвал тот, кто знал, как делать такие переключатели.

— И что с того? Я не видела, чтобы Томас их делал. Он слишком нервный для такого, правда, дорогой?

Томас предложил мне выпить. Беренайс нахмурилась — Томас что-то сделал наперекор ее желаниям. Не думаю, чтобы он часто поступал так. Я с удовольствием согласился, хотя было всего полшестого и, по-моему, для выпивки рановато. Я выбрал для визита это время в надежде, что Томас уже вернется домой, а девочки зайдут к бабушке по дороге из школы.

Томас проскрипел на кухню, которую отделяла от центральной комнаты только перегородка метровой высоты, и начал копаться в шкафчиках. Нашел три стакана, поставил их прямо на перегородку и долго искал в холодильнике составляющие для напитков. Беренайс следила за мужем с плохо скрываемой неприязнью и не собиралась ему помогать.

— У нас где-то была бутылка джина, — неуверенно сказал Томас, найдя наконец тоник. — Не знаю, куда Беренайс ее спрятала. Она вечно все прячет.

— Милый Томас не мог найти даже книжку в библиотеке!

Томас сердито засопел, но Беренайс ничего не заметила или предпочла сделать вид, что не заметила. Томас открыл очередной шкафчик и наконец без подсказок жены отыскал почти полную бутылку джина «Гордон». Беренайс все еще неодобрительно молчала. Томас вернулся в комнату, налил джина во все три стакана и разбавил тоником.

Один стакан он протянул мне. Я не очень люблю джин с тоником, но говорить об этом сейчас не стоило.

Второй стакан он передал Беренайс.

— Я не хочу, — сказала она.

Руки у Томаса дрожали. Он поднял было стакан к губам, потом резко поставил на стол и случайно неловким движением столкнул бутылку с джином. Она упала и разбилась, осколки зеленого стекла разлетелись во все стороны, лужа джина растеклась по полу.

Томас присел и начал собирать осколки. Беренайс не двинулась с места.

— У Томаса все валится из рук, правда, дорогой? — сказала она. Слова были самыми обычными, но желчный тон делал их невыносимо обидными.

Томас поднялся с перекошенным от гнева лицом, его терпению пришел конец. Он сжимал за горлышко верхнюю часть бутылки с острыми, как бритва, зазубренными краями.

Томас взмахнул рукой с бутылкой над Беренайс. Она даже не взглянула в его сторону, самодовольная и уверенная в безнаказанности, не осознавая нависшей над ней опасности.

Малкольм говорил, что у меня быстрая реакция… Я выронил свой стакан, схватил Беренайс обеими руками и грубо отшвырнул ее подальше от бритвенно-острого оружия. Она ужасно возмутилась, неуклюже растянувшись на полу, все еще не понимая, что могло случиться.

Томас невидящим взглядом посмотрел на разгром, который только что учинил, на меня. Выронил свою жуткую бутылку, неловко повернулся и, пошатываясь, пошел к двери. Я шагнул к нему и схватил его за руку.

— Отпусти… — Он дернулся, но я удержал его. — Дай мне уйти… Я ничего не могу сделать по-человечески… она права.

— Нет, черт возьми, не права!

Я сильнее Томаса. Я буквально отволок его через всю комнату и усадил в кресло.

— Я задел тебя, — сказал Томас.

— Ничего страшного. Слушай меня. Вы оба слушайте. Это уже слишком. Вам обоим нужно трезво оценить, что происходит.

Беренайс наконец осознала, что ее только что чуть не убили. Она гневно посмотрела на мое левое плечо — пиджак и рубашка были разорваны, из нескольких порезов текла кровь. Беренайс повернулась к Томасу и уже собралась было напуститься на него с ядовитыми обвинениями, но я грубо сказал:

— Заткнись! Не вздумай снова выговаривать ему, какой он неуклюжий. Если ты собираешься выяснить, собирался ли он в самом деле пробить тебе башку — да, собирался. Сядь и заткнись!

— Собирался? — Она никак не могла поверить. Тихо опустилась в кресло. Волосы растрепаны, в глазах — страх и недоумение.

— Ты слишком долго его изводила. Ты что, не понимала, что с ним делаешь? Что унижаешь его всякий раз, как открываешь рот? Что ж, ты добилась, чего хотела! Он теперь совершенно ни на что не способен.

— Милый Томас… — начала она.